Георгий Зуев - Петербургская Коломна

К финансовым делам театра был также причастен и известный банкир Дмитрий Рубинштейн. Художественным руководителем являлся московский режиссер И.М. Лапицкий, строго и принципиально придерживавшийся довольно несложного принципа: отказ от шаблонов оперных спектаклей (условностей, оперных жестов, вокальной манеры и вообще «всякой оперности») и замене оперы натуралистической, психологически осмысленной музыкальной драмой. Руководствуясь принципами системы Станиславского, Лапицкий старался насытить оперное действие бытовыми деталями и подробностями.

Критика точно подмечала все противоречия и ошибки режиссера, справедливо ругая его в прессе за непризнание им специфики оперного театра, игнорирование партитуры и ориентации лишь на либретто музыкального спектакля. Режиссер в сценической практике постоянно вступал в единоборство с композиторами, особенно такими, как Вагнер, Пуччини, Чайковский, Бизе. При этом он безжалостно изменял содержание партитур, выбрасывая целые сцены и арии. Купюры и перестановки становились с каждым разом весьма обильными и имели место во всех спектаклях режиссера. Но купюрами дело не ограничивалось – Лапицкий безжалостно игнорировал систему заключенных в партитуру музыкальных образов. Им берется за основу либретто, и даже не оно, а то драматическое событие, что положено в его основу. Поэтому нередко переделки распространялись и на само либретто.

Критика и зрители совершенно справедливо считали особо слабым местом Театра музыкальной драмы его декорации. За исключением единственной серьезной работы оформления Рерихом оперы «Сестра Беатриса» все остальное выполнялось на весьма низком художественном уровне.

К положительным качествам театра следует отнести его прекрасный оркестр и хор, которыми управляли известные дирижеры М.А. Бихтер, Г.Г. Фительберг, А.Э. Маргулян и др.

Однако, несмотря на все недостатки и просчеты в постановках Театра музыкальной драмы, публика регулярно посещала спектакли режиссера Лапицкого. Зрителей привлекала смелость его руководителя и артистов труппы, пытавшихся по-иному «осмыслить» оперу. Актеры постоянно экспериментировали и шли своим, нестандартным путем. Все это достаточно выгодно выделяло театр среди обычных оперных сцен столицы.

Среди многочисленных поклонников артистов Театра музыкальной драмы, выступавших на сцене Петербургской консерватории, оказался и поэт А.А. Блок, не пропускавший ни одного спектакля режиссера Лапицкого.

Партию Кармен в одноименной музыкальной постановке исполняла молодая певица Любовь Дельмас, недавно вернувшаяся из Парижа, где посмотрела всех французских «Кармен». Они ее разочаровали – в них отсутствовал присущий этой героине внутренний порыв и огонь.

Блок, ничего не зная о Любови Дельмас как о женщине, о человеке, влюбился в Дельмас-Кармен. 14 января 1914 года он посылает ей записку: «Я смотрю на Вас в Кармен третий раз, и волнение мое растет с каждым разом. Прекрасно знаю, что я неизбежно влюбляюсь в Вас, едва вы появитесь на сцене. Я – не мальчик, я знаю эту адскую муку влюбленности, от которой стон стоит во всем существе и которой нет исхода».

В непогожие мартовские вечера поэт блуждал по Офицерской улице возле дома № 53, где жила его любовь, гадая, куда выходят ее окна, искал случайной встречи с ней. Блок, как гимназист, скупал фотографии певицы, стремился встретить ее. Пути их часто пересекались. То он видел актрису у афиши на Офицерской, то в музыкальном магазине, где она покупала ноты. Любовь Александровна также постоянно чувствовала его присутствие. Но ни тот ни другой не решались познакомиться.

Две недели Блок провел в безвольном, «блаженно глупом» состоянии. Но за эти две недели безумной весенней влюбленности поэт создал цикл «Кармен» – стихи о всепобеждающей страсти любви, уводящей в мир, где даже руки, прикасавшиеся к ее плечам, поют. Любви страшной, купленной «ценою жизни».

Героиней этого лирического цикла стихов была она, солистка Театра музыкальной драмы Л.А. Дельмас.

Наконец они встречаются. Вся петербургская весна 1914 года заполнена у Блока мыслями о Дельмас, свиданиями с ней. Выразительный словесный портрет актрисы той поры нарисовала М.А. Бекетова, тетка поэта: «Да, велика притягательная сила этой женщины. Прекрасны линии ее высокого, гибкого стана, пышно золотое руно ее рыжих волос, обаятельно неправильное, переменчивое лицо, неотразимо влекущее кокетство. И при этом талант, огненный артистический темперамент и голос, так глубоко звучащий на низких нотах. В этом пленительном облике нет ничего мрачного или тяжелого, напротив – весь он солнечный, мягкий, праздничный. От него веет душевным и телесным здоровьем и бесконечной жизненностью».

У влюбленных было много встреч. Оба жили в старой Коломне, на Офицерской, они называли ее «наша улица». Здесь каждый имел свои любимые места. Одно из них – Мост через речку Пряжку, видный из окон квартиры Блока. Поэт в шутку называл его «Мостом вздохов».

В середине лета 1914 года началась Первая мировая война. Жизнь петербуржцев, в том числе и Блока, круто изменилась. Тревоги и заботы постепенно погасили любовные чувства этой прекрасной и талантливой пары.

17 августа 1914 года Блок отправляет Любови Александровне свою фотографию и письмо: «Я не знаю, как это случилось, что я нашел вас, не знаю и того, за что теряю вас, но видно, так надо. Надо, чтобы месяцы растянулись в года, надо, чтобы сердце мое сейчас обливалось кровью, чтобы я испытывал сейчас то, что не испытывал никогда, – точно с вами я теряю последнее земное. Только Бог и я знаем, как я Вас люблю. А. Б.

Позвольте мне прибавить еще то, что Вы сами знаете: Ваша победа надо мной решительна, и я сознаюсь в своем поражении, потому, что вы перевернули всю мою жизнь и долго держали меня в плену у счастья, которое мне недоступно».

Когда из печати выйдет отдельной книгой поэма Блока «Соловьиный сад», в которой герой, забывший долг, наконец все же покидает этот рай любви и возвращается в свою старую лачугу, поэт подарит ее Любови Александровне Дельмас с надписью: «Той, которая пела в Соловьином саду».

Александр Блок и Любовь Дельмас навсегда потеряют друг друга. Как безумно тоскливо и пронзительно звучат по этому поводу записанные поэтом слова: «Боже мой, какое безумие, что все на свете проходит, ничто не вечно.».