Роберт Харви - Освободители

В июне 1821 года капитан Бэзил Холл из эскадры королевского военно-морского флота, базировавшейся у берегов Южной Америки, доставил Сан-Мартину письмо от его жены. Он оставил нам следующее описание генерала:

«На первый взгляд в его внешности не было ничего особенного, бросающегося в глаза; но когда он поднимался и начинал говорить, его превосходство над окружающими становилось очевидным. Он принял меня на палубе очень просто, без излишних церемоний. На нем была фуражка на меху и свободная куртка. Он сидел у стола, сооруженного из нескольких толстых досок, уложенных на пустые бочки. Красивый, высокий, хорошо сложенный (статный) мужчина, у него большой орлиный нос, густые черные волосы и длинные черные бакенбарды, идущие от одного уха до другого и соединяющиеся под подбородком, большие проницательные глаза цвета эбенового дерева и типично военная внешность. Человек он в высшей степени обходительный и простой в обращении, не затронутый манерностью, чрезвычайно сердечный и непритязательный. Он обладает природной добротой; короче, я никогда не встречал человека, чье обаяние было бы столь неотразимым. В беседе на серьезные темы он не любил вдаваться в излишние подробности, внимательно выслушивал собеседника и отвечал ясным хорошим языком, проявляя большие познания и приводя вызывавшие восхищение аргументы, целью которых было заставить собеседников почувствовать, что они поняты».

Холл описывает мумию, доставшуюся Сан-Мартину в качестве трофея:

«Это была фигура сидящего человека, его колени подтянуты почти до подбородка, локти прижаты к бокам, а ладони — к щекам. Полуоткрытый рот показывал два ряда прекрасных зубов. Тело, хотя и высохшее до крайней степени, сохраняло все внешние черты человеческого существа, кожа оставалась повсюду, за исключением плеч. На лице сохранилось пронзительное выражение агонии. Предание гласит, что во времена завоевания многие инки и их семьи подвергались таким жестоким преследованиям, что они предпочитали быть сожженными заживо, чем подчиниться судьбе, уготованной им испанцами».

Сан-Мартин говорил Холлу, что его главным оружием было общественное мнение: «Испанцы, неспособные управлять им, запрещали его проявления, и вот теперь они ощутили на себе силу его воздействия и его важность». Он продолжал:

«Люди спрашивают меня, почему я не предпринимаю немедленного штурма Лимы. Я мог это сделать, и я сделал бы это, если бы это соответствовало моим планам. Но это не так. Я не искал военной славы и не жаждал титула завоевателя Перу: я всего лишь хотел освободить страну от испанского гнета. Что хорошего ждало бы меня в Лиме, если ее жители будут ко мне враждебно настроены? Как я мог бы дальше продвигать дело независимости, если бы силой оружия захватил Лиму или даже всю страну? У меня совсем другие убеждения. И я хочу, чтобы весь народ думал так же, как я, а не делать один шаг вперед в расчете на общественное мнение. Поскольку столица готова сейчас проявить свои чувства, я дам ей возможность сделать это, не подвергаясь опасности».

В начале июля 1821 года Ла Серна, замещавший вице-короля, объявил, что его армия оставляет Лиму и уходит в крепость Кальяо. Это вызвало панику среди роялистов в Лиме, подогреваемую слухами, что рабы и индейцы готовы разграбить город и что Сан-Мартин подобен монстру. Городской совет, испугавшись рабов и индейцев больше, чем «монстра», обратился к нему с просьбой войти в город и защитить их. На это он ответил: «Я не желаю вступать в город завоевателем. И я не войду в город, если сами жители не попросят меня об этом». К тому же он объявил, что армия останется за пределами города. 9 июля, в годовщину независимости Аргентины, когда он наконец вошел в Лиму, произошло землетрясение. «Это знак Божьего гнева», — заявили роялисты; «Это инки приветствуют нас из своих могил», — говорили патриоты. Сан-Мартин одержал крупную победу: с помощью терпения и выдержки, политического чутья и блестящей стратегии он захватил Лиму — оплот испанского владычества в Америке, правда, использовав пропагандистские методы и голодную блокаду. На главной площади ему была организована торжественная встреча — дабы ублажить его, были собраны, похоже, самые красивые девушки Лимы. Одна обняла его колени, две другие обвили руками его голову, еще одна упала ему на грудь. Он был покорен и нежно расцеловал их.

Хотя Сан-Мартин и закрепился в Лиме, испанский флот на Тихом океане все еще представлял значительную угрозу, и 14 июля 1821 года Кокрейн организовал еще один лихой рейд. Он приказал Кросби, капитану своего флагмана «О’Хиггинс», на восьми шлюпках прорвать боновое заграждение, закрывавшее бухту Кальяо. Под огнем береговых батарей Кросби и его люди взяли на абордаж три вражеских судна — «Ресолюсьон», «Сан-Фернандо» и «Минго» — вместе с имевшимися на борту тридцатью четырьмя пушками, сделав ценное пополнение чилийской эскадре. Однако этот триумф был омрачен новостью, огорчившей Кокрейна: 5 мая 1821 года Наполеон, которого он собирался посадить на «престол» Южной Америки, скончался на острове Святой Елены.

18 июля Сан-Мартин объявил о независимости Перу. Холл вспоминает, что «во время встречи, устроенной ему толпой, у него на лице появилось мимолетное выражение нетерпения или недовольства тем, что он оказался героем этого маскарада. Впрочем, он быстро вновь обрел свою привычную обходительность и доброжелательность по отношению к окружающим». Сан-Мартин так определил Холлу пределы своих амбиций: «Единственное мое желание — чтобы эта страна управляла сама, и только сама. А вот какую форму управления она изберет в конечном счете, меня не касается. Я намерен только предоставить народу возможность объявить себя независимым, установив подходящую ему форму правления. И когда это будет сделано, я сочту мою миссию выполненной и удалюсь».

Ему был присвоен титул Защитника Перу; многие издевались по этому поводу, считая, что он тем самым маскирует свои амбиции; в действительности этот титул скрывал отсутствие таковых. Он прошел через мучительные — для него — празднества и балы, даже сам дал один во дворце вице-королей с исполнением tapadas — знаменитых чувственных национальных перуанских танцев. Он присутствовал на бое быков, где был немало смущен стихами, которые в его честь декламировала толпа:

Кокрейн вошел в Лиму 17 июля и тоже был встречен как герой. Его людям было обещано жалованье и щедрое вознаграждение, когда будет достигнута окончательная победа; он поставил себе задачу, чтобы они получили его и чтобы ему самому досталась его доля призовых денег. Сан-Мартин под влиянием своего зловредного помощника Бернардо Монтеагудо, который ненавидел Кокрейна и рассчитывал, что чилийская эскадра отойдет Перу, колебался и уходил от ответа. Все больше одурманенный опиумом и напитками, Сан-Мартин соглашался с ним, к вящей ярости Кокрейна. 4 августа оба лидера крупно повздорили в президентском дворце. Сан-Мартин не верил в Кокрейна, считая его слишком горячим и способным на необдуманные поступки. В свою очередь, Кокрейн считал Сан-Мартина трусом, пристрастившимся к пьянству, и деспотом. Сан-Мартин не был ни тем ни другим, однако у него не имелось денег, к тому же он сознавал, что его политическая власть зависит от войск, одолженных у Чили. Когда он предложил «купить чилийскую эскадру» для Перу в обмен на долги по зарплате морякам, Кокрейн среагировал с таким ехидством, что Сан-Мартин встал и потребовал от него не забывать, что тот разговаривает с Защитником Перу. В ответ Кокрейн заявил: «Теперь настала моя очередь как чилийскому командующему и соответственно представителю страны потребовать выполнения всех обещаний, данных Чили и ее эскадре, но в первую очередь эскадре». Сан-Мартин вне себя от гнева парировал: «Чили! Чили! Я никогда ни реала не заплачу Чили! А что касается вашей эскадры, можете забирать ее и катиться куда угодно. А мне вполне достаточно и пары шхун». Он тут же опомнился, взял себя в руки и попросил Кокрейна: «Мой лорд, забудьте обо всем этом». «Постараюсь, если смогу», — ответил Кокрейн и, резко развернувшись, ушел. Сан-Мартин последовал за ним и предложил ему командование перуанским флотом. Кокрейн назвал это «бесчестным предложением». Взбешенный Сан-Мартин снова отказался заплатить морякам.