Роберт Харви - Освободители

Но «дорогой генерал» обдумывал еще один ход против слабеющего Освободителя. В ноябре по дороге в Боготу Боливар узнал, что Паэс пытается занять место вице-президента Великой Колумбии. Он считал, что, поскольку пост вице-президента до сих пор занимал представитель Новой Гранады Сантандер, теперь настала очередь представителя Венесуэлы — то есть его, Паэса. Боливар медлил с ответом. Паэс пригрозил, что Венесуэла выйдет из состава Великой Колумбии. Он также обвинил Боливара в стремлении стать «абсолютным монархом, в заигрывании со Священным союзом, в желании восстановить рабство и инквизицию, в возрождении аристократических званий герцогов, графов, маркизов и баронов». Паэс боялся, что «все эти белые разрушат равноправие индейцев, чернокожих и метисов». Старый друг Боливара предал его, как когда-то Брут предал Цезаря. Паэс назначил свою цену за введение монархии в стране. Режим Паэса был жестоким. Порочный Арисменди был назначен шефом секретной полиции, щупальца которой проникали даже в самые бедные крестьянские хижины. Ходили слухи, будто Паэса поддерживают англичане. Они любыми способами стремились противостоять возведению на престол Великой Колумбии французского принца.

15 февраля 1830 года Боливар вновь въехал в Санта-Фе-де-Боготу. Это была последняя триумфальная встреча Освободителя. Один из свидетелей описал это событие:

«Улицы города особенно тщательно украшены. Все полки милицейской кавалерии саванны построились для парада… Каждый, кто имел лошадь или мог достать ее, выехал поприветствовать Освободителя. Все балконы, окна и башни заполнены людьми.

Но оживления не чувствовалось. Многочисленная толпа хранила грустное молчание. Даже артиллерийские залпы и церковные колокола звучали без радости. Интуиция подсказывала людям, что они присутствуют на торжественных похоронах республики, а не на встрече ее славного основателя. Даже самые ярые враги Боливара были растроганы…

Когда появился Боливар, многие заплакали. Он был бледен и изможден. Его когда-то выразительные глаза погасли. Он говорил глухим голосом. Его почти не было слышно. Очертания лица Боливара говорили о близкой кончине и приближении вечной жизни. Это не могло не вызывать сочувствия».

Путешествие утомило Боливара. Он сказал Мануэлите, выехавшей встречать его после очередной длительной разлуки: «Я чувствую себя шестидесятилетним стариком!» 20 января собрался конгресс. Боливар, как и обещал, сложил с себя полномочия диктатора. «Я не хочу, чтобы на меня смотрели, как на препятствие на пути укрепления и процветания республики. Я освобождаю высокую должность, которую вы доверили мне… Клянусь вам, мысли о монаршем троне никогда не посещали мою голову. Все это придумали мои враги, для того чтобы очернить меня в ваших глазах… Я желаю только одного — всячески содействовать вашей свободе… Республика только выиграет, если, приняв мою отставку, вы назовете имя президента, любимого всей нацией… Услышьте мои молитвы! Спасите республику! Сохраните мою славу, ведь это слава Колумбии!»

Боливар сдержал свое слово. Он уехал в свое поместье в пригороде Боготы. Там он узнал, что составлявшие основу его семейной собственности шахты в Ароа конфискованы Паэсом. На стенах дома сестры Боливара Марии Антонии кто-то написал: «Хочешь увидеть Боливара, отправляйся на кладбище». Не было сомнения, что это сделали агенты Паэса. Один из сторонников Боливара так описал его последние дни:

«Он шел медленно, с усилием передвигая ноги. А голос был настолько слаб, что его трудно было расслышать. Он подошел к реке… долго смотрел на нее, задумавшись… и наконец произнес: „Как долго будет течь эта река, пока не сольется с бескрайним океаном… Так и люди, опускаясь в могилу, вновь соединяются с землей, которая когда-то дала им жизнь. Большинство из них исчезнут без следа, как исчезает человеческая слова“. Неожиданно он ударил себя руками в грудь и дрожащим голосом воскликнул: „Моя слава! Моя слава! Зачем они отняли ее у меня? За что они так обидели меня? Паэс! Паэс! Бермудес был… оскорбил… Сантандер стал моим врагом. Он хотел сместить меня, хотел убить…“

Во время нашей беседы Боливар тяжело вздыхал, его дыхание было прерывистым, а взгляд — мутным. Все это говорило о слабости его тела и упадке духа, возбуждая сострадание и уважение к нему».

Произошло то, чего Боливар больше всего опасался: конгресс принял федеральную конституцию, против которой он всегда выступал. Его диктатура не смогла противостоять местничеству представителей Новой Гранады. Больше того — в награду за сохранение единства с Новой Гранадой Паэс потребовал, чтобы Освободитель покинул страну. Конгресс избрал нового президента. Им стал сторонник Сантандера генерал Хоакин Москера.

Освободитель покинул поле боя. Ради сохранения целостности Великой Колумбии Боливар решил уехать из страны. Он не сказал об этом решении ни Мануэлите, ни Сукре, хотя они были самыми близкими ему людьми. Боливар боялся, что они уговорят его остаться. Он был уверен, что поправится и вернется обратно. Он ни за что не оставил бы Мануэлиту, если бы знал, что умирает. Но больше им не суждено было встретиться.

8 мая 1830 года, воспользовавшись временным отсутствием Мануэлиты, Боливар покинул Санта-Фе-де-Боготу. Он попрощался с официальными лицами и простыми гражданами. Многие из них плакали. Полковник Кэмпбел, посол Британии, сказал о Боливаре: «Он самый великий колумбиец». В пригородах молодежь насмехалась над ним, выкрикивая: «Лонганисо!» (дурачок). Юные повесы намекали на сходство Боливара со слабоумным человеком, разгуливавшим по улицам Боготы в солдатской форме.

В Хонде его ожидали плохие новости. Генерал Флорес, тот, что вместе с Сукре разбил перуанцев, провозгласил независимость Гуаякиля, Кито и южной провинции Великой Колумбии, которая теперь называлась Республика Эквадор. Боливар грустно заметил по этому поводу: «Потомки не смогут увидеть ничего страшнее того, что происходит в (Южной) Америке. В будущем ситуация еще больше ухудшится. Кто бы мог подумать, что мир сойдет с ума и, как каннибал, будет пожирать собственный народ?»

16 мая Боливар на корабле отправился вниз по реке Магдалене. Ее сильное течение несло его мимо тех самых мест, где когда-то он впервые познал вкус славы. 24 июня по прибытии в Картахену его настигло страшное известие о гибели ближайшего друга — Сукре. Боливар уехал из Боготы, не попрощавшись с ним. Это расстроило Сукре. Он решил вернуться в Кито, к своей жене и маленькому сыну, которого обожал. Перед отъездом из Боготы он написал Боливару: «Вы должны знать, что вовсе не Ваша власть, а наша дружба заставляет меня так нежно любить Вас».