Владимир Порошков - Неизвестный Байконур. Сборник воспоминаний ветеранов Байконура

Но зато у этой газеты к каждому нормальному празднику (я имею в виду Новый год, 23 февраля и 8 марта) было сатирическое приложение — шестиметровая простыня из оберточной бумаги с такими рисунками и подписями, от которых становилось плохо всем политработникам. Они (политработники), закончив все официальные предпраздничные «мероприятия», не уходили домой до тех пор, пока второй отдел не вывесит свой «Маркер» — так называлось приложение. И если там обнаруживалось что-нибудь не то, приходилось «принимать меры», вплоть до заклеивания наиболее «крамольных» иллюстраций. Например, кому-то под Новый год снится, что подвалы городского универмага, несмотря на «сухой закон», забиты шампанским, коньяком, водкой и марочными винами. В продаже всего этого, естественно, нет. Ну? Так для кого ж тогда, собственно говоря, существует этот неписаный закон?

— А вы что, Коврига, сами видели? — пытается урезонить автора заместитель начальника политотдела, маленький подполковник, прозванный Лал Бахадур Шастри за свой рост и поразительное сходство с этим индийским общественным деятелем.

— Своими глазами, Валентин Иванович.

— Ну и что?

— Навалом.

— Да как вы туда попали?

— О! Это уже другой вопрос! Но вам откроюсь, как родному: через задний… тьфу ты! Через служебный проход. Вместе с группой народного контроля.

— Но вы же не член этой группы! — Шастри начинает терять терпение.

— А я и не отоваривался! Я, знаете ли, только поглядеть, — оправдывается Альберт Коврига под общий хохот.

Или изобразят в этом же номере некоего всем известного своей грубостью начальника отдела в образе гориллы в форме полковника, стучащей по столу волосатым кулаком. А над головой гориллы на стене висит сучковатая дубина с надписью: «Интенсификатор». Тогда модно было говорить об интенсификации научно-исследовательского процесса, даже специальную структуру создали: отдел НОТ — научной организации труда. Это название тотчас же было в «Маркере» расшифровано по-своему: «новая организация тунеядцев».

Или совсем уж нестерпимый рисунок с невинным двустишием внизу:

И все знали, что это — финал бесславной попытки решить одну из насущных бытовых проблем города. Все началось года два назад на одном из совещаний или активов по вопросу улучшения быта молодых офицеров. Слов было сказано немало. И все правильные. И об обновлении наглядной агитации в общежитиях, и об увеличении числа наименований газет и журналов в «красных уголках», и об организации рейдов по проверке наличия грязных носков под кроватями. И когда одного из командиров частей, старого полковника, боевого фронтовика, задремавшего от обилия правильных слов, спросили, что он думает по существу проблемы, полковник, не смущаясь, начал пространно доказывать необходимость установки общественного туалета рядом с городской танцплощадкой.

Председательствующий, сочтя, видимо, сортирный дух выступления не соответствующим духу совещания, стал нетерпеливо торопить выступающего:

— Ну, а суть-то? Суть-то в чем, Иван Андрианович?

— Суть-то? — разозлился фронтовик. — А ссуть-то, товарищ полковник, у меня в подъезде! — Зал грохнул хохотом. — Вы-то за забором живете, а я — на Речной, рядом с танцплощадкой! Вот они ко мне и ходят! А знаете, сколько молодежи приезжает в субботу и воскресенье с тех площадок на эту? Вот то-то! А вы ржете!

В общем, построили туалет.

Но в скором времени новая метла решила, что гораздо практичнее на месте туалета сделать стрелковый тир…

Конечно, этот вариант, нарисованный крайне натуралистично, мог довести до инфаркта любого политработника. Соответственно и запретить публикацию этого рисунка мог любой политработник. А вот убедить авторов, что это — потеря вкуса и пошлость, мог только наш начальник политотдела полковник Василий Антонович Тужиков. Его уважали, и ему верили. Он не был занудой и начетчиком, послушно выполнявшим указания сверху. У него на все было свое аргументированное мнение, и он, стоя у «Маркера», мог вполголоса сказать, например, Всеволоду Штерину, одному из самых яростных сатириков: «Знаешь, а вот это лучше убрать, это — не сатира, это просто бессильное и необоснованное оскорбление. Дело, конечно, твое, ты — редактор и автор, но вот вы потом остынете и вспомните меня…»

Так оно и бывало.

Вообще полковник Тужиков был из тех партийных вожаков, которые более всего дорожили доверием масс, когда все они воспринимаются не как одно лицо, а как конкретные офицеры и служащие, испытатели и ученые, товарищи по службе. А доверие это зарабатывалось не авторитетом должности или погон, а способностью в случае необходимости становиться во главе процесса и брать на себя ответственность за принятое решение. Пусть даже речь шла об оступившемся и запьянствовавшем офицере, которому грозил суд чести и увольнение из армии и судьбу которого решила одна тужиковская фраза: «Я за него ручаюсь…» Правда, Василию Антоновичу тогда крепко влетело, но человек был спасен, благополучно поступил в академию и уверенно стал подниматься по служебной лестнице.

Или взять первый КВН в 1967 г., проведенный по инициативе комсомольского отделения политотдела полигона.

Должны были сразиться две команды: службы НИР и службы НОИР.

Подготовка и здесь и там шла ни шатко, ни валко: никто не хотел делать из КВН «высочайше утвержденное игрище», а как сделать его остроумным и злободневным — никто не знал. Тужиков, придя однажды на нашу вялую репетицию, послушал, посмотрел. А потом сказал:

— Ну, вот что, ребята! Я, конечно, не Масляков, но мне кажется, что на все, что вы тут размазываете, надо наплевать и забыть! Теперь слушай меня!..

И началось!

Он сам придумывал варианты домашнего задания, вместе со всеми бесчисленно репетировал выход команд. И когда наконец раскачал нас всех, стали появляться истинно кавээновские, «на грани фола», хохмы. Даже мы, авторы этих хохм, иногда сомневались:

— Василь Антоныч, а может, скруглим здесь? Чего гусей дразнить?

— Ладно-ладно, — сыпал Тужиков скороговоркой. — Оставим! Под мою ответственность. Дурак не поймет, умный промолчит!

Он же стал категорически возражать против попыток «большого политотдела» для страховки за неделю до КВН «заслушать» обе программы, по принципу «как бы чего не вышло». И добился своего. Да иначе мы бы и играть не стали.

Конечно, те, первые КВН 60-х гг. мало походили на нынешние шоу, на которых старательно отрабатываются денежки спонсоров, где каждая острота выверена и строго поставлена по вектору политического флюгера.

А тогда вершиной остроумия был конкурс капитанов, и на вопрос: «Для чего нужна в двери замочная скважина?» — один из капитанов простодушно ответил, что для подглядывания, а другой — для того, чтобы просовывать в нее остро заточенный карандаш — в глаз любопытному соседу…