Владимир Порошков - Неизвестный Байконур. Сборник воспоминаний ветеранов Байконура

В Болшево подмосковная публика, избалованная большими и малыми театрами, едва ли на десятую часть заполнила крохотный зал старого клуба: что это, мол, еще за приезжие гастролеры? Но первое действие настолько разогрело впечатление немногочисленных зрителей, что второе действие прошло уже при битком набитом зале, и организаторы намекали нам: а не сыграть ли этот спектакль тут же с самого начала?

В санатории ЦК в межсезонье отдыхали одни только ветхие ветераны партии областного и районного масштаба, последний раз смеявшиеся, по-моему, еще до исторического материализма. Но даже они разошлись так, что в антракте к нам за кулисы прибежала испуганная дежурная врачиха и попросила во втором акте убрать самые смешные места, а то, мол, мои старички всю ночь спать не будут: давление, сердце, нервы и тому подобное.

Мы покидали Москву с чувством перевыполненного долга, хотя по итогам смотра нам достались только памятные значки. Но этот бело-синий эмалевый прямоугольник с выпуклой красной звездочкой на нотной строке и надписью «Фестиваль творчества воинов. 1965» дороже любых других лауреатских и прочих медалей, полученных мною за все последующие годы.

Потом была вполне профессиональная постановка оперетты «Свадьба в Малиновке». Мы принципиально не хотели делать ее в «усеченном» варианте, приспособленном к возможностям самодеятельности. У нас были замечательные исполнители с замечательными сценическими и вокальными данными. Например, роль Назара Думы очень подошла для подполковника Николая Петрова с его бархатным басом, Жанна Иванова стала обаятельной Яринкой, а ее маму сыграла Тамара Склянкина с ее глубоким контральто. Начальнику Дома офицеров Василию Дорохову, очень похожему на запорожца, только без усов и оселедца, досталась роль деда Нечипора, а его заместителю капитану Юрию Высоте — роль Андрейки. Яшка-артиллерист достался мне, а Горпина Дормидонтовна — Ларисе Третьяковой.

Кроме того, у нас были вполне профессиональные хор и танцевальный коллектив на базе гарнизонного ансамбля песни и пляски.

Сначала все уперлось — смешно сказать! — в отсутствие клавира этой оперетты. Ну — все было! Кроме клавира!

И тут помог очень талантливый солдат срочной службы с музыкальным образованием Павел Ландо. Имея в своем распоряжении всего лишь заезженную граммофонную пластинку с записью «Свадьбы в Малиновке», Паша за очень короткий срок сумел расписать всю партитуру для каждого исполнителя и всю музыку переложить для нашего гарнизонного оркестра, которым руководил капитан Миша Титаренко. Но это была не единственная трудность. Самое сложное заключалось в умении привести в слаженное действие «соединение разнородных сил»: певцов, музыкантов, актеров, танцоров. Для этого надо было учитывать репетиционные возможности каждого участника. И речь шла не только о «площадочниках». Все понимали, что и у начальника Дома офицеров главные функциональные обязанности тоже заключаются отнюдь не только в исполнении роли деда Нечипора.

Трудно давалась «Свадьба в Малиновке». Но нас вдохновляло еще и то обстоятельство, что «шароновский» коллектив готовил не менее военно-патриотическую пьесу «Барабанщица», а кроме того, надвигался Всесоюзный фестиваль самодеятельного искусства в честь 50-летия Октябрьской революции. Но, в общем, не фестиваль нас подталкивал, а желание и возможность сделать постановку сложной пьесы вполне профессионально.

И вот где-то в конце 1966 г. оперетта была поставлена. Мы сыграли ее не менее двух десятков раз и неизменно в переполненных залах. И не только в Доме офицеров на «десятке». Мы объехали почти все солдатские клубы полигона, а сцены из спектакля возили даже на дальние измерительные пункты. Что и говорить, такие «гастроли» совсем не нравились нашим начальникам, а вот публика любила эти спектакли, превращавшиеся порой в настоящие общегородские праздники.

В 1967 г. специальная комиссия из Москвы снова смотрела «Свадьбу в Малиновке» и «Барабанщицу». Оба эти спектакля стали лауреатами. «Свадьбу в Малиновке» даже собирались пригласить в Москву. Но, наверное, слишком накладно было везти за тридевять земель почти полсотни человек за казенный счет. Может, это и правильно. Зато по итогам фестиваля и вообще по совокупности всего проделанного за десять лет наши два скромных драматических коллектива стали единым Народным театром.

Сейчас этого театра больше нет.

Вряд ли это можно объяснить тем, что в погоне за куском хлеба насущного у людей стало меньше свободного времени — его и тогда почти не было. Не могло стать причиной и то обстоятельство, что в середине 70-х к нам начали приезжать профессиональные артисты и даже стал доходить космический свет давно погасших звезд эстрады, уже почитавших за честь дать два-три концерта на легендарном Байконуре. Да и свои «звезды» стали проявляться. Мало кто знает, например, что красавчик Сергей Захаров начинал свою карьеру эстрадного певца солдатом в ансамбле песни и пляски военных строителей Байконура.

Скорее всего, причиной смерти Народного театра стало постепенное нарушение нашего единства, начало разобщенности и расслоения на богатых и бедных, появление диаметрально противоположных интересов. Тут уж не до художественной самодеятельности.

А может, дело все-таки в том, что на Байконуре теперь больше нет ни одного театра? Один исчез бесследно. Другой по-прежнему стоит на площади Ленина и издали кажется все тем же уютным Домом офицеров. Те же светло-желтые массивные стены, те же серебристые кусты джидды среди барханчиков тончайшего песка, нанесенного из пустыни на старые асфальтовые дорожки. Только покривившаяся и навсегда пустая рама для афиш, висящая на бетонной ограде, вдруг кольнет сердце неосознанной тревогой. И подойдя поближе, убеждаешься, что дом мертв: сквозь пустые глазницы окон видны закопченные стены, а вместо лепных потолков просвечивает выцветшее голубое небо. Чем-то дом этот напоминает нынешнюю Россию: внешне неповрежденные стены скрывают картину непоправимой катастрофы. Вместо крыши и трех этажей — огромный подвал, заполненный чудовищным переплетением обожженного огнем железа, бетона и кирпича. То, что раньше светилось яркими огнями, звучало веселыми голосами и музыкой, теперь превратилось в мертвый остов, от которого несет тяжелым смрадом холодного пепелища. Днем, при ярком свете, это не так заметно, и можно, стоя в редкой тени полузасохших деревьев, тешить себя ностальгическими воспоминаниями. Но страшно проходить мимо этого дома поздней ночью — как будто идешь через кладбище…

У каждого поколения есть лучшие годы жизни. У фронтовиков — это Великая Отечественная. У нас — целина и космос.