Джеймс Рестон - Священное воинство

«Эпоха крестоносцев», как иногда именуют эти времена, заняла более двух столетий, вызвав волну безумной ненависти и насилия, неслыханных более до наступления технологического века и прихода к власти Гитлера. Зачинателем этого безумия был глава католической церкви папа Урбан II, который выдвинул идею священной войны в 1095 г., чтобы отвлечь воинственных европейских феодалов от кровавых междоусобиц и направить их энергию на «благородную миссию освобождения Святой земли». Но, однажды выпустив на волю стихию насилия, ее всегда бывает трудно утихомирить. Эта стихия началась с резни евреев, продолжилась массовым уничтожением мусульман на их родине, поглотила богатства Европы и привела к немыслимым жертвам повсюду. Бернар Клервоский, главный пропагандист Второго Крестового похода, впоследствии жаловался, что в Европе в то время оставался один мужчина на семь вдов.

Всего было пять главных Крестовых походов (и еще несколько подобных авантюр помельче). Только первый из них оказался «успешным», в том смысле, что крестоносцам удалось захватить Иерусалим, по улицам которого тогда рекой текла кровь мусульман и евреев. Остальные окончились ничем. Впрочем, даже во время Первого Крестового похода взять Священный город удалось только потому, что арабский мир тогда был разобщен. А вот участники Третьего похода не смогли добиться того же именно потому, что Египет и Сирия объединились, образовав империю арабов. Во время Пятого Крестового похода германскому императору Фридриху II удалось договориться о сдаче Иерусалима, но через несколько недель ему пришлось убраться из Палестины, причем собственные воины закидали его грязью.

Из всех Крестовых походов наиболее интересным является Третий (1187–1191). Это было крупнейшее военное предприятие Средних веков, время, когда сила ненависти, характеризовавшей всю эту эпоху, достигла наивысшей точки. Особый его интерес состоит в том, что именно во время Третьего Крестового похода столкнулись два наиболее замечательных персонажа своего века — Саладин, султан Египта, Сирии, Аравии и Месопотамии, и король Англии Ричард I по прозвищу Львиное Сердце. Этот поединок двух гигантов, воителей за веру, до сих пор вспоминают, когда заходит речь о разного рода современных конфликтах между христианами и мусульманами — в Боснии или Косове, в Чечне или Ливане, в Малайзии или Индонезии.

Саладин по сей день остается героем исламского мира. Именно он объединил арабов, победил крестоносцев в нескольких эпических битвах, отвоевал Иерусалим и выгнал европейских захватчиков с арабских земель. В нынешней нескончаемой борьбе арабов за то, чтобы снова вернуть себе Палестину, султан Саладин незримо присутствует как легендарный символ надежды. В Дамаске и Каире, Аммане и Восточном Иерусалиме люди готовы охотно и долго говорить о Саладине, потому что воспоминания о его свершениях занимают центральное место в идеологии освобождения арабов. В маленькой тускло освещенной келье в старой части Иерусалима, где Саладин жил после своих больших побед, имеется надпись: «Аллах, Мухаммед, Саладин». Бог, пророк, освободитель. Такое место занимает этот великий полководец в религии мусульман.

Арабский мир, похоже, ждет нового Саладина. В мечетях от Алеппо и Каира до Багдада во время пятничной молитвы нередко можно услышать моление о том, чтобы явился некто ему подобный, чтобы снова освободить Иерусалим. Решающая победа Саладина над крестоносцами при Хаттине сегодня воспринимается как вечный символ триумфа арабов над западными интервентами. Главную площадь Дамаска у входа в центральный рынок аль-Хамадия украшает величественная скульптурная группа, в центре которой — конная статуя Саладина. Именно здесь собираются люди во время митингов протеста, как было недавно, когда возобновились сирийско-израильские переговоры о спорных территориях. В кабинете президента Сирии Хафиза Асада висело огромное, во всю стену, эпическое полотно, посвященное битве при Хаттине. Президент любил показывать его западным гостям, словно хотел этим сказать, что однажды явится новый Саладин и вновь состоится решающая битва, подобная этой. Похороны самого Асада в июне 2000 г., когда улицы Дамаска заполнили десятки тысяч арабов, можно считать лишь тенью похорон Саладина в марте 1193 г.

Но Саладина чтят не только за воинскую доблесть. Он запомнился также благодаря своей мудрости, скромности, милосердию и благочестию.

Память о Ричарде Львиное Сердце так же жива в Англии, как память о Саладине на арабском Востоке, однако эта традиция играет иную роль. Ричард — одна из самых романтических фигур в английской истории. В легендах, которые передавались из поколения в поколение, которые читали школьникам перед сном, он был образцом рыцарского благородства и доблести, героем, который храбро сражался за свою страну, церковь и свою даму сердца.

В юности я сам был заворожен пьесами Шекспира и романами сэра Вальтера Скотта, построенными на этом материале. В холмистой северной Виргинии, где я рос, я, бывало, любил, сидя в фургоне с сеном, который везли лошади-тяжеловозы, представлять, что эти сильные животные на самом деле везут боевой фургон короля Артура или короля Ричарда. Когда я стал постарше, то очень любил наблюдать закат солнца в Голубых горах, а моя любимая гора называлась Айвенго. Я был влюблен в рыцарей в доспехах и их прекрасных дам из голливудских фильмов, таких как «Айвенго» с Элизабет Тейлор, Джоан Фонтейн и Робертом Тейлором, «Робин Гуд», где играли Эрол Флинн, Клод Рейнс, Бэзил Ратбоун и Оливия де Хевилленд, «Король Ричард и крестоносцы», где снимались Джеймс Мейсон, Рекс Харрисон, Джордж Сандерс, Лоренс Харви, «Лев зимой» с Кэтрин Хепберн, Энтони Хопкинсом и Питером О’Тулом.

В таких романтических историях всегда есть какое-то обаяние первозданности. Не очень вредит Ричарду Львиное Сердце и то обстоятельство, что его реальная история не вполне соответствует всем этим легендарным меркам. В отличие от Саладина Ричард не вошел в историю как человек милосердный, обладающий тактом или склонный к самодисциплине. Он запомнился благодаря своей смелости, хитрости и своему экстравагантному поведению. Он действительно был блестящим полководцем, стратегом и тактиком, опередившим свое время, и при этом — отчаянно храбрым бойцом, мастером единоборства. Начатое этим королем предприятие, пусть и не совсем успешно завершившееся, было дерзким и грандиозным, а его возвращение после похода в Святую землю и австрийского плена напоминало эпопею Одиссея.

История Третьего Крестового похода сохранила также память о многих настоящих рыцарях с обеих сторон, которые, подобно Белому рыцарю Жаку д'Авеснэ или арабскому витязю аль-Тавилю, храбро и самоотверженно, в лучших традициях средневекового рыцарства, сражались за свою веру.