Владимир Мединский - Скелеты из шкафа русской истории

Бухарское и Хивинское ханства до начала 1920-х годов оставались вассалами Российской империи. Они не имели права на самостоятельные международные отношения, но вся внутренняя политика велась по-прежнему согласно местным законам и традициям.

Кстати, во всех мусульманских областях сохранялось шариатское право (!), при том, что местные судьи-кадии получали жалованье из «федерального бюджета», т. е. казны Российской империи.

По законам шариата жила и большая часть Туркестана. Официально суд по шариату был отменен большевиками только в 1927 году.

Мусульманин не только молился в мечети и учил сына на арабском языке в медресе, но и женился по законам шариата, мог иметь положенных в исламе нескольких жен. Он заключал сделки по законам Хивинского ханства и вел деловую переписку на узбекском или арабском языках. Он платил налоги своему хану и мог служить в ханском войске. Законы Российской империи давали ему на то полнейшее право.

Свои права на самоуправление имели армяне и грузины, вплоть до сохранения особых воинских частей, которые находились в оперативном управлении Генерального штаба, но набирались в Грузии, приносили присягу на грузинском языке и шли в бой, повинуясь приказам на том же языке, под собственными знаменами. Причем в Грузии, например, каждая область имела свои традиции и обычаи, а города Грузии управлялись по разным уставам.

Понтийские греки и армяне имели право на самоуправление во всех городах, где были зарегистрированные диаспоры, вплоть до обучения и ведения документов на родном языке и наличия собственной полиции.

Когда интеллигенция из Петербурга приезжала на курорты Крыма, она сталкивалась с греками, армянами и татарами, которые самоуправлялись по старинным обычаям, и эти местные правила могли довольно сильно отличаться от петербургских.

А на территории Литвы даже действовал кодекс Наполеона.

Какая уж тут «тюрьма народов»…

В 1913 году русский флаг развевался над колоссальной территорией, от Камчатки и Северного Китая до Польши и Причерноморья, от Арктики до Центральной Азии. По переписи 1897 года ее население составляло 128,2 миллиона человек, из них 93,4 — в Европейской России, 9,5 — в Царстве Польском, 2,6 миллиона — в Великом княжестве Финляндском, 9,3 миллиона — в Кавказском крае, 5,8 миллиона — в Сибири, 7,6 миллиона — в Среднеазиатских областях.

Русские составляли всего 44 % населения империи, но именно русский язык был официальным языком делопроизводства, культуры, администрации и науки.

Вот этот господин в тройке, с щегольскими усами и модно стриженной бородкой — мой прадед.

И на другом старом фото на следующей странице, — он же, а рядом с ним прабабка моя, остзейская немка Августа Фридриховна.

Между этими фотографиями 20 лет.

И то и другое — классические семейные фотокарточки, сделанные соответственно в 1909 и 1929 годах. Но как говорится, почувствуйте разницу!

На предыдущем, снятом сто лет назад, — не буржуин, не дворянин и даже не профессор.

Это — человек, у которого за спиной всего четыре класса церковно-приходской школы. Правда, он выписывал газеты и, по семейному преданию, сам прочитал всего Ключевского и Соловьева. Выбился из рабочих в главные механики сахарного завода в Малороссии. Почти «белый воротничок» — над ним был только управляющий и хозяин.

Этим же главным механиком он и проработал на разных заводах на Украине до самой пенсии. Власть менялась, а толковые механики были нужны всегда. Я думаю, тогда, в 1909-м, это были очень небогатые люди. Но они шли фотографироваться как на праздник, стремились выглядеть эффектно, одеться в лучшее, может чтобы с гордостью послать фотокарточку родным в село — смотрите, как мы выбились в люди!

Первая жена моего прадеда в длинном выходном платье с белоснежными кружевами… Они выглядят как респектабельные буржуа. Если бы сказали, что на фото директор, я бы не удивился, а ведь это всего лишь квалифицированный рабочий.

Кажется, что вот еще чуть-чуть, и эти люди поедут с круизом по Средиземному морю, в Ниццу. Поработают, подкопят — и поедут. А может, потом и завод этот откупят у хозяина. Мой предок очень хочет стать буржуа, он очень хочет стать главным инженером, пробиться наверх, у него есть цель, мотивация. И он очень гордится тем, чего уже добился.

На втором фото прадед — тот же главный механик сахарного завода. Но здесь все в точности до наоборот. Люди вроде тоже прилично одеты, но какие-то серые мешкообразные платья, прадед — единственный, кто еще как-то хочет выделиться, демонстрируя модный галстук. А остальные — уже все, уже рабочий класс. Это не вопрос следования моде, просто люди перестали мечтать, перестали стремиться зарабатывать деньги, выбиваться в следующий слой социального пирога. Наоборот — не дай бог вылезти, а то раскулачат. Как раз — 1929-й на дворе. НЭПу конец. Коллективизация. Вот и хотят они выглядеть как все, ничем не выделяться, быть похожими на пролетариев на своем же заводе.

На первом фото — внутренне свободные, к чему-то стремящиеся, имеющие мотивацию люди. А на втором — ну нет такого ощущения. Ну сфоткались на память, потом отметили это дело, выпили по рюмке самогона, а завтра — на завод. Марш, марш, вперед, рабочий народ…

Не хочется впадать в банальности и начинать стенать по России, которую мы потеряли. Но почему-то каждый раз, когда смотрю на эти семейные фото с 20-летним разрывом, грустные мысли приходят в голову…

Нигде и никогда революционеры не составляют самой здоровой части общества. Но давайте сравним… Может ли читатель представить себе, как Ленин или Троцкий принимают подношения от Николая II или от великих князей? Ведут с ними тайные переговоры, обещают спасти и хапают за оказанные или обещанные услуги? Невероятная картина, верно? Но во времена не менее Великой, чем наша Октябрьская, Французской революции именно такая картина имела место быть. Вскоре после смерти одного из лидеров французской революции, Мирабо, обнаружилось, что он брал взятки от короля. Обещал помочь королю бежать из Парижа, спасти и его, и его семью от казни.

Когда дело открылось, тело умершего Мирабо с позором выбросили из пантеона, в котором хоронили «героев» революции.

Но не один пламенный революционер Мирабо оказался ворюгой. Сказочно обогатился и другой известный герой революции, Дантон. Он обещал спасение приговоренным к смерти аристократам. Он брал у этих несчастных деньги, драгоценности, чеки иностранных банков, а потом все равно отправлял их на гильотину. И их самих, и их родителей, жен и детей. Дантон умудрился получить 30 тысяч экю даже от королевы Марии-Антуанетты — негодяй пообещал спасти каких-то ее друзей.