Лев Никулин - Мертвая зыбь

- Ну, дорогой мой, - сказал Якушев, - такой смелости я не ожидал, панихиду по государю в Казанском соборе...

- А день-то какой?.. Николай Мирликийский, тезоименитство его величества.

- Давно мы не виделись, давно... Сколько воды утекло с пятнадцатого года. Где бы нам побеседовать?

- А тут, напротив... Кафе "О'Гурмэ". В доме Зингера.

- Кстати, я не завтракал.

Они устроились за столиком в глубине небольшого зала. Толстенькая, румяная дамочка наклонилась к ним, обнаружив пышный бюст.

- Отведайте наш знаменитый "курник".

- Это что такое?

- Рекомендую. Вроде пирожка с курочкой, запеченной в тесте. Прелесть.

Когда она ушла, Путилов сказал:

- Как вы вовремя уехали в Москву, Александр Александрович.

- Потому цел и невредим. А вы?

- Я тоже вовремя укатил в Новгород. Вы, говорят, прекрасно устроены.

- Недурно. Даже хорошо.

- Для кого?

Якушев усмехнулся:

- Для дела, для нашего, общего...

- Мы тоже тут не бездельничаем.

- Надеюсь.

- Видели, сколько народу было на панихиде?

- Человек сто... Все ваши?

- Наши единомышленники. - Путилов оглянулся. В этот час в кафе было занято только два столика.

Они продолжали разговор, понизив голос:

- Сегодня, по случаю тезоименитства, мы решили собраться у баронессы Мантейфель... Вы ее знали? Ах черт, я никак не привыкну к конспирации, но конспирировать с вами смешно, mon cher ami*. Мы ждали вашего приезда, вы единственный из наших, удостоенный высокой чести - аудиенции у его высочества. Вы не откажетесь рассказать нам, о чем шла речь?

______________

* Мой дорогой друг (франц.).

- Буду счастлив. Кроме того, у меня есть некоторые предложения, я могу даже сейчас вам сказать, в чем дело. Речь идет об объединении наших усилий. Питер без матушки Москвы не может, и Москва без Питера тоже... Здесь, мне кажется, сохранились люди, именно здесь...

- Мы находимся, mon ami*, я бы сказал, в начальном периоде. Пока у нас только ядро, но люди решительные, они горят энергией, и горючего материалу много... Вы можете судить по тем, которые пришли на панихиду по императору. Это уже традиция, в прошлом году было вдвое меньше.

______________

* Мой друг (франц.).

- Значит, вы знаете не всех этих людей?

- Знаю... некоторых.

- А не думаете вы, что среди этих людей могут оказаться...

- Возможно.

- Это - риск...

- Риск. Но всегда можно сказать, что убиенных Николаев у нас было немало... в германскую войну хотя бы.

- Наивно. Но с другой стороны, для подогревания верноподданнических чувств полезно... Значит, вы меня приглашаете. Я очень рад. Рад потому, что лично я восхищаюсь смелостью, мужеством наших питерских собратьев и вместе с тем не могу скрыть от вас тревоги. Не слишком ли вы рискуете... Не лучше ли выжидать, накапливать силы, чем подогревать монархические чувства опасными для наших единомышленников демонстрациями? Но я вижу, что вы хотите мне возразить? Отложим этот разговор до вечера. Отложим?

- Да. У входа в Летний сад около пяти часов вас будет ждать молодой человек во флотской шинели. Вы спросите его: "Который час?" Он ответит: "На моих часах - полдень". И приведет вас к нам. Теперь, если позволите, я покину вас.

Он ушел.

Пышная дамочка в кружевном переднике с умилением смотрела, как Якушев уплетал "курник".

- Вы ведь не петербуржец?

- Почему вы так думаете?

- Я вас не видела. У нас бывают все.

- Представьте, я - петербуржец. Но живу в Москве.

- Изменили Петрограду. Нехорошо, - она кокетливо усмехнулась. - А ваш приятель - наш верный клиент. Он ведь тоже из бывших.

- Скорее из настоящих, - сказал Якушев.

Дамочка с удивлением взглянула на него и отошла.

"Именно из "настоящих". Это не Ртищев, болтун и рамолик. Путилов настоящий враг. "Объединение усилий" ему явно не понравилось. Ну посмотрим..."

В пятом часу Якушев шел по знакомым местам, по Дворцовой набережной Невы к Троицкому мосту Нева еще не стала, погода была безветренная, над шпилем Петропавловской крепости неподвижно стояли длинные свинцово-серые тучи. Якушев шел и думал, что в этом городе прошла вся его жизнь, что не один раз, 6 января по старому стилю, в крещенский праздник он видел шествие "к Иордани" из Зимнего дворца, шествие царя со свитой, духовенства в золотых ризах. Как это выглядело импозантно, внушительно. Но тут же вспомнилось, как однажды в момент салюта, при погружении креста в прорубь, одна из пушек выпалила не холостым зарядом, а картечью. Какой переполох по этому случаю был в Петербурге! Потом, спустя несколько лет, по дворцу выстрелило орудие крейсера "Аврора", и это было концом старого мира.

Да, в сущности, всему прошлому должен был наступить конец.

Якушев стал думать о себе, о молодости, о том, как он ездил зимой, по первопутку, с молодой женой на острова. И он немолод, и она немолода, нет и департамента, где он так уверенно двигался от награды к награде, от чина к чину. Верно то, что ему никогда не быть по-прежнему директором департамента или товарищем министра.

Он подходил к воротам Летнего сада со стороны набережной. В том месте, где Каракозов стрелял в Александра Второго, стоял молодой человек во флотской шинели и круглой барашковой шапке с кожаным верхом.

Якушев спросил: "Который час?" Тот ответил: "На моих полдень". И они пошли рядом. Стемнело, однако Якушев различал лицо молодого человека с рыжеватыми усами, и ему показалось, что видел его утром в Казанском соборе. Он спросил об этом.

- Нет. Я там не был. Все это фанфаронство.

- Вы полагаете?

Молодой человек не ответил.

- Наши друзья другого мнения, - продолжал Якушев.

- Не знаю, кому они друзья, - пробормотал молодой человек, - здесь нам надо повернуть. А вы, очевидно, приезжий. Я вас не встречал в их компании.

- Приезжий.

Молодой человек заинтересовал Якушева. У него создалось впечатление, что в душе этого человека бушует злоба, которую тот уже не в силах сдержать. Но затеять с ним разговор здесь, на ходу, он считал неудобным. Тот хмуро сказал, посмотрев на часы:

- Спешить нечего... Если угодно, пройдемтесь, немного.

Якушев охотно согласился. Но шли они молча и вышли к Инженерному замку. Моряк вдруг остановился.

- Панихиды служат по убиенному монарху! По Николаю Александровичу. А кто Петра Третьего убил? Господа дворяне - Григорий и Алексей Орловы. Григорий - любовник Екатерины. А Павла Петровича, императора, кто убил? Не матросы и латыши, а Талызин, граф Пален, граф Бенигсен, Яшвиль и кто там еще! Господам, значит, дозволено. - Показал на окошко под крышей: - Вот тут все и происходило. Сначала все по-благородному: "Sire, vous devez abdiquer"*. А Николай Зубов: "Чего еще "абдике"?" - и фунтовой золотой табакеркой монарха в висок. Я сам эту табакерку в алмазном фонде видел весь угол смят. А потом набросились на помазанника божия и всего истоптали, как мужички конокрада... И тоже служили панихиды.