Лев Никулин - Мертвая зыбь

- Эту скотину готовили на другое дело... - бормотал растерянный Ртищев. - Мы согласились на теракт.

- Кто это "мы"? Штаб МОЦР ничего не знал. Впрочем, я чувствовал, догадывался. Это все стерва Захарченко. Знаете ли вы, что поставлена под удар вся организация? Милиция, угрозыск, ГПУ - все на ногах. Где этот сукин сын?

- Здесь, - уныло сказал Ртищев, - в подвале.

- Не нашел другого места спрятаться! Позвать.

Дядя Вася вылез из подвала. Он был смущен, но держался нагло:

- Это что, суд?

- Да. Суд... Это ты в антоновских бандах мог своевольничать!.. Молчать! Мы строим новое царство чистыми руками, а ты что делаешь? Тебе категорически запретили "экс"! Мало того, что нарушил приказ, так ты еще и прячешься здесь! Понимаешь, что ты делаешь?

- Как же все это получилось? - хмуро спросил Стауниц.

Дядя Вася развел руками:

- Как? Все было как надо. Я все высмотрел, две недели ходил, весь район у меня тут, - он постучал грязным пальцем по ладони. - Все разведал: когда деньги с Неглинной привозят, один мильтон сопровождает. Дружка я нашел для подмоги. Родьку. Обучил его, как и что...

Он постепенно увлекся рассказом и, схватив карандаш, чертил на бумаге, покрывавшей стол, что-то вроде плана:

- Кассирша, значит, деньги приняла, мне из окна все видно, милиционер, усатый такой, из солдат должно быть, ушел. Родьку, значит, я поставил около дверей, вхожу в банк, людей - никого. Через загородку - к кассирше, наставляю шпалер, хватаю три пачки и к дверям. Слышу - выстрел, другой. Что такое? Я ведь приказал Родьке: "Не стреляй". А что получилось? Милиционер не ушел, он за углом был, выбегает баба и как заорет: "Караул! Банк грабят!" Милиционер - назад, к банку. Родька в него стрельнул, а он в Родьку. Вижу Родьку, он неживой лежит, я стрельнул в милиционера, и через улицу, в проходной двор, проходным - на другую улицу и за угол; на мое счастье - трамвай на полном ходу. Я - на подножку, проехал улицу и до остановки спрыгнул, потом стал петлять...

- Но почему же сюда? - брезгливо спросил Ртищев.

- А сюда вот почему: живу я у Родькиной бабы, он ей проболтался. Подайся я туда, пойдут расспросы: "Где Родька?" А что я ей скажу!

- И надумал идти сюда, идиот!

Дядя Вася искоса посмотрел на Якушева.

- Тебе запретили "экс"? Запретили. Да и денег взято немного. Сколько?

- Все мои... А Родька - дурак. Хвастал: "Что мне "экс", я в Саратове, в Харькове..." Как мильтон его ловко срезал... Теперь небось потрошат в мертвецкой.

- Дурак ты, - сказал Зубов, - не убит твой Родька, легко ранен.

- Врешь. В газете сказано: "убит".

- Я справлялся, ошибка в газете. Легко ранен грабитель. Сидит в Гнездиковском. Сам Вуль ведет следствие. Все разболтает твой Родька. И гулять тебе на свободе осталось два дня, а то и меньше.

Дядя Вася пошатнулся:

- Правда? Родные... Ведь это - стенка.

Все молчали. Слышно было хриплое дыхание Дяди Васи.

"Затравленный зверь", - думал Якушев.

- Он, этот Родька, что-нибудь про МОЦР знает?

- Ни-ни...

- Врешь небось? Надо тебя куда-нибудь спровадить... Но куда?

- Пусть пока сидит здесь. Утром что-нибудь придумаем.

На экстренном совещании в штабе МОЦР Якушев кричал на Ртищева:

- С кем вы связываетесь? С бандитом. Это - зверь, притом опасный. Захарченко его готовила на теракт, вы об этом знали? Знали! А что из этого вышло? И все это делалось у меня за спиной!

Ртищев и Струйский только вздыхали. Тут же было решено, что отныне ни одна акция МОЦР не будет проведена без ведома штаба и лично Потапова.

Стауниц доложил, что ночью вывез Дядю Васю на вокзал и отправил на Кавказ, к одному контрабандисту, чтобы тот переправил его в Турцию.

Больше о Дяде Васе не было слуха. Впрочем, как-то раз говорили, что он убит при попытке перейти границу.

В действительности конец его был несколько иным. До Батума он добрался благополучно. Еще в Москве сбрил бороду (усы оставил) и стал похож на переодетого городового. В вагоне полеживал на верхней полке, завязав щеку, вздыхал, жалуясь на зубную боль. На станциях не выходил и ел всухомятку, питаясь тем, что успел купить в Москве, на вокзале.

В Батуме было тепло, сеял мелкий дождик. Еще на Болоте Стауниц сунул Дяде Васе чье-то краденое удостоверение, и теперь он стал Станиславом Адольфовичем Стебницким. Имя было мудреное, притом владельцу удостоверения было двадцать шесть лет, а Дяде Васе - сорок. В батумскую гостиницу он не пошел, а разыскал некоего Юсуфа - владельца фруктовой лавки, невдалеке от набережной. Дядя Вася так и не понял, кто такой Юсуф: не то перс, не то турок. По словам Стауница, Юсуф был главой контрабандистов, их шефом. Кроме шелковых чулок ценой в одну турецкую лиру, бритвенных лезвий и фальшивых духов Коти Юсуф переправлял через границу и некоторых господ, не имевших паспорта и визы.

Дядя Вася спросил Юсуфа, не найдется ли у него светло-зеленый костюм, Юсуф, не поднимая глаз, щелкая костяшками счетов, сказал: "Можно". Потом встал, подтянул брюки, оправил на себе розовую жилетку и мигнул Дяде Васе. Они ушли за перегородку. От сладкого запаха мандаринов, груш и винограда у Дяди Васи слегка кружилась голова.

Начался торг. Речь шла о плате за переход границы и об обмене червонцев.

- Почем будешь менять?

- По курсу, - твердо сказал Дядя Вася.

- На что будешь менять?

- На золото.

Юсуф достал из кармана жилетки золотой империал, подкинул и, оттопырив кармашек жилетки, ловко поймал.

Дяде Васе хотелось спать. Кроме того, его мучил голод. Решено было перенести деловой разговор в шашлычную, на набережную. В шашлычной жужжали мухи, пахло винными парами и жареным бараньим салом.

Хватив стаканчик чачи, Дядя Вася засипел от удовольствия.

- С золотом везде пройдешь, дорогой, не жалей червонцы, червонцы там не ходят, везде золотые десятки - тут Юсуф умильно усмехнулся. - Турки народ бедный, покажи десятку - все отдаст, только много показывать нельзя, скажут - красный, отберут в караколе. Будешь рад, что живой остался. - Он отломил кусок чурека и вытер жирные губы.

Дядя Вася жадно пил и ел, слушал внимательно. Юсуф говорил тихо, с оглядкой.

В шашлычной был только один гость, в углу у дверей. Положив голову на папаху, он спал, навалившись на стол, похоже было, что захмелел. Дядя Вася тоже захмелел. Чача была крепче самогона-первача. В открытую настежь дверь видно было светло-голубое море, ветерок шевелил острые листья пальм на набережной.

- Говоришь, от Батума до Артвина семьдесят верст - пустое дело, а пройди! Горы... - Юсуф поднял голову и зачмокал губами. - Дорога? Сам увидишь. Два года назад хорошо было - легкая граница была, кто хотел ходил. Тут тебе и дашнаки, и меньшевики, и мусаватисты... Теперь стало трудно, очень трудно. Борчха, город есть такой турецкий: бывало, днем все спят, ночью - двести лавок открыто, контрабанду грузят, вьюки на лошадь, на осла - и в Батум...