Борис Бродский - Вслед за героями книг

… «Перед ними шёл Никель Блок, наскоро отозванный от исполнения своих обязанностей на бойне… Позади шагал долговязый, костлявый, полный патриотического пыла и очень пьяный Клаус Гамерлен – старшина цеха железных дел мастеров, а за ним толпились сотни его неумытых товарищей. Из каждой узенькой и тёмной улицы, мимо которых они проходили, гурьбой высыпали ткачи, кузнецы, гвоздари, верёвочники и всякие ремесленники»…

В средневековом городе одежду, обувь, мебель, посуду и всякую утварь ремесленники изготовляли вручную.

Для защиты своих интересов мастера одной профессии объединялись в цехи. В каждом городе существовали цехи шорников, кузнецов, булочников, плотников… В больших городах, таких как Париж, было до трёхсот цехов, иногда весьма необычных, например, таких как цех нищих, цех воров.

Заниматься каким-либо ремеслом имел право человек, принятый в члены цеха. Это право действовало лишь в черте городских стен. Заниматься своим ремеслом в другом городе или в деревне запрещалось. Только одни каменщики могли работать, где им вздумается.

Цех должен был обеспечить ремесленников работой, всех на одинаковых условиях. Цех ткачей устанавливал обязательное количество и толщину нитей в ткани, цех бондарей определял ёмкость бочек, цех гончаров – величину и форму кувшинов, цех портных – цвет и фасон платьев. Цех предписывал, сколько каждый ремесленник должен сделать ножей, пар сапог, метров сукна. Того, кто делал больше положенного, сурово штрафовали, а товар уничтожали.

Ремесленник пользовался лишь тем инструментом, какой утверждался цехом. Улучшать инструмент или применять другой, считалось преступлением.

Цех следил и за тем, чтобы у всех мастеров сырьё было одинаковым и в равном количестве. Цех определял, сколько подмастерьев должно быть у мастера, и штрафовал тех мастеров, которые платили им жалованье больше установленного.

Вся жизнь ремесленника была неотделима от цеха. Жил он рядом с товарищами по цеху. На пирушке – он в помещении своего цеха; в церкви – вместе с цеховыми мастерами, во время войны – в цеховом ополчении.

Каждый цех имел своё знамя, под которое становились ремесленники при нападении на город. Командиром отряда был цеховой старшина, а воинами – все члены цеха.

В романе епископ Людовик Бурбон, лицо историческое, изображён кротким, безропотным, далёким от политики старцем. Его убивают по приказу озверевшего рыцаря-разбойника Арденского Вепря, тоже жившего в те времена и враждовавшего с епископом.

Действительно, Вепрь или его приближённые расправились с Людовиком Бурбоном, но не во время восстания льежских горожан, а несколько лет спустя. Произошло это не в замке, а в открытом поле во время сражения, так как Людовик Бурбон был воинственным феодалом и редко снимал воинские доспехи.

Епископ – важная духовная особа и одновременно крупный феодал, владелец обширных земель. Епископов назначал римский папа. Чаще всего они происходили из среды знатных дворян. Признаком высокого епископского сана служил посох с набалдашником особой формы и парчовый головной убор – митра.

Однако эти «слуги божьи» редко расставались с мечом и панцирем. Об одном из них летописец сказал: «Вместо епископской митры носил он шлем, вместо посоха – бердыш; вместо того, чтобы освящать церкви и кладбища, он грабил их».

Таковы были и льежские епископы. Один из них даже погиб, сражаясь на поединке.

На заре истории Льежа епископы управляли городом. Чтобы привлечь побольше жителей, предшественники Бурбона даровали горожанам ряд прав. Сначала горожане за деньги приобрели у епископа право самим взимать пошлины за провозимые товары. Затем они купили право самостоятельно управлять хозяйством города. Наконец выторговали право иметь собственное войско. Горожане так гордились своими вольностями, что в их честь поставили на главной площади бронзовую колонну.

Чем больше богател город, тем независимее он становился. И тем сильнее стремился вечно нуждавшийся в деньгах епископ отнять у города вольности и захватить богатства горожан.

Вовсе не из любви к природе, епископ жил в одной миле от города, в Шонвальдском замке. Из этого укреплённого гнезда он всегда угрожал горожанам.

Вот почему восстание льежских ремесленников и началось со штурма епископского замка…

А теперь оставим льежских горожан, штурмующих грозные крепостные стены, и перенесёмся с одного края Европы на другой, с Запада на Восток, от берегов реки Маас к берегам Мооквы-рекн.

Что же происходит в это время на востоке Европы? Здесь в борьбе с многочисленными врагами, преодолевая феодальную раздробленность, складывается и крепнет русское государство.

Мы с вами в Москве XVI века.

Вы, конечно, знаете эти строки из «Песни про царя Ивана Васильевича, молодого опричника и удалого купца Калашникова».

Именно в эту пору, которую так красочно описал Михаил Юрьевич Лермонтов, Москва обрела свой неповторимый и живописный облик. Её купола и башни, затейливые терема, её пруды, речки и сады, её слободы и белокаменные стены – всё это придавало городу широкий и привольный вид. Этим Москва отличалась от тесных и скученных столиц Западной Европы.

Сверкали на солнце маковки бесчисленных церквей, белели зубчатые стены и башни монастырей, поднимались боярские хоромины с фигурными теремками и вышками. А кругом словно прижались к земле дома, домики, домишки, а между ними – водяные мельницы.

Всё утопало в рощах, покрывавших берега речек: судоходной Яузы, болотистой и мутной Неглинки, Хапиловки, Синички, Кабанихи, Чечоры – о них теперь не помнят и самые древние московские старожилы.

То там, то здесь тянулись обширные пруды, то чистые, то подёрнутые зелёной ряской. Над ними склоняли свои купы московские сады. Сады были везде: и вокруг Кремля, и за Москвой- рекой. Над заборами высились только крыши домов да верхушки качелей – любимой забавы девушек, не смевших выходить за пределы усадьбы.