Хилэр Беллок - Ришелье

Как видите, письмо написано уверенной рукой. Автор хорошо разбирается в том, кому и в каком стиле надо писать письмо.

Когда в следующем, 1616 году двор вернулся в Париж, Ришелье был назначен раздающим милостыню при королеве Анне Австрийской и сразу же вслед за этим членом Государственного совета. Летом того же года он едет по поручению королевы-матери в Бурже к принцу Конде. Она просит первого принца крови вернуться ко двору, и тот соглашается. Затем Ришелье помогает королеве-матери помириться с герцогом де Невером [13] Герцог де Невер принадлежал к французской знати, но кроме того он был наследником герцога Мантуанского и происходил из рода Гонзаго. Он очень этим гордился и опубликовал два письма, в которых выражал свое глубокое уважение Марии Медичи, но в то же время подчеркивал, что род Гонзаго древнее рода Медичи. Гонзаго были князьями уже тогда, — писал он, — когда Медичи были простые дворяне». Ришелье пытался убедить его, что ему выгодно взять свои слова назад, но ничего не добился. В своих мемуарах Ришелье говорит о нем: «Он ни к чему не годен». Это напомнило мне недавний случай. Одного из общественных деятелей обвиняли в том, что он не смог разъяснить какой-то экономический вопрос профессиональному политику, члену правительства. Общественный деятель ответил на это обвинение словами: «Вы не пробовали читать стихи Феокрита корове?» .

Видя, как Ришелье низкопоклонствует и пресмыкается перед ничтожеством на троне, попытаемся найти для него хоть какое-то оправдание. Если во времена Корнеля это было трудно сделать, то в наши дни такое оправдание вполне возможно. Теперь не придают такого значения, как тогда, вопросам чести, и каждый хоть сколько-нибудь способный человек использует все средства, чтобы реализовать предоставившуюся возможность.

В Ришелье соединились качества, сочетания которых не было ни у кого из его современников и, возможно, не будет в течение столетий: способность оценить самую сложную ситуацию с учетом всех связей и всех деталей; способность убеждать людей умным и тактичным словом, глубоко постигая характеры людей; способность проводить политику, опирающуюся на глубокие и великие идеи.

Надо ли было человеку с такими способностями считаться с прописной моралью или правилами дворянской чести, когда он все шесть лет мечтал лишь о том, как приложить свои способности к делу? Мог ли гений такого масштаба позволить себе эту роскошь?

Разумеется, он не мог себе этого позволить и, низкопоклонствуя еще больше, в сентябре 1616 года был на пороге власти. Чтобы лучше понять его действия, я расскажу о происходивших в то время событиях.

В окружении Марии Медичи была некая Леонора Дори, больше известная под именем Леоноры Гали-гаи. Итальянка, как и королева-мать, она была дочерью ее кормилицы и ее подругой с детских лет. С острым, как у хорька, лицом, тощая и злая, она приобрела такую власть над королевой-матерью, что едва не помыкала ею. Когда эта власть кончилась и она была арестована по обвинению в колдовстве, на вопрос, каким образом удалось ей приказывать самой королеве, она с вызовом ответила: «Тот, у кого сильная воля, может повелевать теми, у кого она слабая».

Королева-мать выдала ее замуж за итальянского дворянина, некоего Кончино Кончини, фамилию которого французы произносили «Коншин». Она назначила ей и ее мужу пенсии, подарила им поместья и титулы. Незадолго до катастрофы Кончини стал маршалом Франции, маркизом д’Анкр [14] Титул происходит от названия города в провинции Артуа. Впоследствии город стали называть Альбер. Под этим именем он вошел в историю Великой войны. .

Почти неограниченная власть фаворитов — они смещали с должности министров — и фантастические суммы денег, получаемые ими не только от королевы-матери, но и от взяток и разного рода комиссий, вызвали ненависть и знати, и простонародья.

Казалось, король ничего этого не замечает. Занятый с малых лет играми и соколиной охотой, король подружился с неким Шарлем д’Альбером, который остался в истории под именем Люинь. Так называлось небольшое имение в Провансе, откуда он был родом. Высокий, сильный и красивый, спокойный и добродушный, правда несколько трусоватый, он имел огромное влияние на мальчика, принимая участие во всех его играх, хотя и был старше короля на двадцать лет. Королева-мать была довольна, что есть человек, который занимается с сыном, и перестала обращать на сына внимание. Казалось, все забыли, что в королевстве есть король. Никому до него не было никакого дела, — всем правили фавориты. Леонора Галигаи приказывала королеве-матери, Кончини — министрам.

Разумеется, Ришелье, как реальный политик, понимал, в чьих руках находится власть, и постарался заручиться поддержкой супругов Кончини. Поддержка королевы-матери ему была обеспечена, но надо было подольститься к людям, которым королева-мать полностью доверяла.

Спустя много лет Ришелье писал: «Я добился, что он (то есть Кончини) стал хорошо относиться ко мне. Более того, мне показалось, что он, начиная с нашей первой встречи, высоко ценит меня». Действительно, Кончини сказал как-то в кругу своих сторонников: «Этот молодой человек преподаст урок tutti barboni.» Кончини имел в виду бородатых министров Генриха IV. Интересно, что Кончини так и не научился говорить по-французски. Королева-мать говорила с акцентом.

Имея такую поддержку, Ришелье рассчитывал войти вскоре в круг лиц, обличенных властью. Осенью 1616 года ему предложили занять место посла в Испании — он отказался, потому что не к этому он стремился.

Пост контролера финансов — очень теплое местечко — занимал Барбен, ставленник и прихлебатель Кончини, с которым у Ришелье установились дружеские отношения. Именно Барбен познакомил его с фаворитом королевы-матери. Вскоре освободилось место государственного секретаря по иностранным делам, и Барбен рекомендовал на это место Ришелье.

Вторая рекомендация поступила от отца Жозефа, что, по-видимому, и решило дело, так как Кончини знал, что отец Жозеф занимался политикой и хорошо разбирается в людях. 30 ноября 1616 года король подписал указ, присланный ему королевой-матерью, о назначении Ришелье государственным секретарем по иностранным делам.

Итак, цель войти в правительство была наконец достигнута. Правда, занимаемый пост не давал возможности самому разрабатывать какие-либо внешнеполитические планы и программы, но от него было рукой подать до поста премьер-министра, у которого такие возможности были. Все теперь зависело от него самого, а способностями его Бог не обидел. Это давно заметили все, кто с ним имел дело; заметили даже люди совсем случайные. Казалось, пройдет год, и он станет во главе правительства. На самом деле прошло семь лет, прежде чем это произошло.