Денис Журавлев - Страна восходящего солнца

«Чушь! Антихристианские законы при всей их жестокости и бесчеловечности спасли Японию от иноземного порабощения, дали возможность следовать собственным самобытным путем, не дали привиться на земле Ямато идеологии рабов и трусливых пацифистов, растлевающему души учению, чуждому японскому духу ( ямато-дамасии ). Европейцы-католики пристально следили за политической жизнью Японии, которая оставалась раздробленной, что было им выгодно. Поэтому они поддерживали феодалов, выступающих в оппозиции к централизованной власти. Однако японцы не хотели, чтобы их постигла участь Филиппин, завоеванных Испанией. Поэтому в Японии запретили исповедовать христианство», – выпалит с ходу сторонник крайне правых взглядов, ревнитель японских традиций.

Хвала Аматэрасу, сегодня вдумчивый читатель уже не требует от автора прочитанной им книги невозможного – объяснить все-все загадки и дать ответы на все-все вопросы. Поэтому скажем – каждый из перечисленных нами выше небезразличных к истории Японии людей может оказаться прав. Что касается скромного мнения самого автора, то оно в чем-то созвучно идее, талантливо озвученной его любимым японским писателем, неоднократно цитировавшимся уже в этой главе Акутагава Рюноскэ.

Собственно, вся новелла «Усмешка богов» является попыткой дать ответ на те же вопросы, которые мы поставили перед собой. Герой новеллы – известный уже читателю нашей книги падре Органтино, проповедующий в Осака во времена Хидэёси. От имени досточтимого падре автор пишет: «Живя здесь, в Японии, я понемногу стал понимать, как тяжела моя миссия. В этой стране и в горах ее, и в лесах, и в городах, где рядами стоят дома, везде сокрыта какая-то странная сила. И она исподволь противится моей миссии. Если бы не это, я не впадал бы в беспричинное уныние. А что это за сила, я не понимаю. Но как бы то ни было, эта сила, словно подземный источник, разливается по всей стране. Сокруши эту силу, о милосердный, всемилостивый Боже! Не знаю, может быть, японцы, погрязшие в ложной вере, никогда не узрят величия парайсо [от японизированного лат. Paradisum – рай. – Д. Ж. ]. Из-за этого мукой мучаюсь столько дней. Ниспошли своему слуге Органтино мужество и терпение…» Далее падре воочию увидел знаменитую сцену из японских мифов, связанную с явлением в этот мир богини Солнца Аматэрасу и буйной радостью прочих богов-ками и духов синто, представших в облике толпы «мужчин и женщин непривычного вида, с нанизанной на нитку яшмой вокруг шеи. Они наливали друг другу сакэ, плясали, смеялись и веселились». Когда Аматэрасу выглянула из грота, все боги и духи закричали: «Всюду, куда ни посмотришь, твои горы, твои леса, твои города, твои моря! Нет никаких новых богов! Все твои слуги!»

Идея необычности хода разных культурных процессов на японской почве ярко выражена в разговоре потрясенного увиденным Органтино с неким старцем – духом страны Ямато. «Ты явился, чтобы распространять веру в Небесного Царя? – спокойно заговорил старик. – Может быть, это и не дурное дело. Но даже если Дэусу и придет в эту страну, в конце концов он будет побежден.

– Я думаю, над Дэусу никто не может одержать победы, – ответил Органтино.

– Но надо считаться с действительностью. Послушай. Издалека в нашу страну пришел не только Дэусу. Из Китая сюда пришли Конфуций, Мэнцзы, Чжуанцзы, да и сколько еще других мудрецов. А ведь в то время наша страна только родилась. Мудрецы Китая, кроме учения дао, принесли шелка, яшму… и много других вещей. Они принесли нечто более благородное и чудеснее, чем яшма, – иероглифы. Но разве благодаря этому Китай смог подчинить нас? Посмотри, например, на иероглифы. Ведь не иероглифы подчинили себе нас, а мы подчинили себе иероглифы… Не то наш язык мог бы стать китайским. Мудрецы Китая привезли также в нашу страну искусство каллиграфического письма. Кукай, Косэй, Дофу, Сари – я постоянно навещал их тайно от людей. Образцом им обычно служила китайская каллиграфия. Однако их кисть всегда рождала новую красоту. Их знаки как-то незаметно стали знаками не Ван Сичжи и Чжу Суйлина, а японскими. Наше дыхание, как морской ветер, смягчило даже учение Конфуция и учение Лаоцзы – дао…

Органтино тупо поглядел на старика. Ему, незнакомому с историей этой страны, при всем красноречии собеседника, половина сказанного осталась непонятной.

– После мудрецов Китая к нам пришел из Индии царевич Сиддхарта. Но и Будду постигла такая же судьба… Хочу лишь сказать, что хотя такие, как Дэусу, в нашу страну и приходят, но никто нас еще не победил… Наша сила не в том, чтобы разрушать. Она в том, чтобы переделывать.

– В самом деле, ваша сила в том, чтобы переделывать? Но так не только у вас. В любой стране… например, даже злые духи, считающиеся богами Греции…

– Великий Пан умер. Но может быть, и Пан когда-нибудь воскреснет? Однако мы пока живы… Пусть сила переделывать есть не только у нас, все равно нельзя быть беспечным. Даже больше, именно поэтому тебе надо быть настороже. Ведь мы – старые боги. Мы, как и греческие боги, видели рассвет мира.

– Но Дэусу должен победить, – Органтино упорно повторял то же самое.

Старик постепенно перешел на шепот:

– Может статься, что Дэусу сам превратится в аборигена нашей страны. Все идущее из Китая и Индии ведь стало нашим. И все идущее с Запада тоже им станет. Мы живем в деревьях. Мы живем в мелких речонках. Мы живем в ветерке, пролетающем над розами. В вечернем свете, упавшем на стену храма. Всегда и везде. Будь настороже. Будь настороже…

Сошедший с ширм падре Органтино из храма Намбандзи, – нет, не только Органтино. Рыжеволосые люди с орлиными носами, волочащие полы сутаны, из зарослей лавра и роз, залитых сумеречным светом, возвратились на прежнее место. На старинные, уже три века хранящиеся ширмы с картиной, изображающей вход в бухту корабля «Южных варваров». Прощай, падре Органтино! Ты теперь, прохаживаясь с приятелем по берегу Японии, смотришь на корабль «Южных варваров», над которым в тумане из золотой пыли высоко вздымается флаг. Победил ли Дэусу или богиня Охиромэмути [одно из имен Аматэрасу. – Д. Ж. ] – может быть, пока решить нельзя. Но наша задача не в том, чтобы выносить решение. Спокойно смотри на нас с берега прошлого…»

И, казалось бы, чужая, странная и по-своему загадочная как для японца времен Акутагава, так и для нашего соотечественника и современника тема попыток распространения христианства в Стране восходящего солнца окутывается такой горьковато-сладкой, такой истинно японской дымкой, имя которой моно-но-аварэ – «печальное очарование преходящих вещей»…