Александр Шубин - Великая Испанская революция

Но без поставок современного военного промышленного оборудования испанское производство в любом случае было недостаточным — в этом можно согласиться с А. Виньясом. Он полагает: „Например, при ежедневной потребности в патронах для ружей и пулеметов в 3,5 миллиона, производство составляло ничтожные 380000 в декабре 1936 г. и не превысило половины миллиона в марте 1937 г. В конце этого месяца количество патронов в наличии составляло около 60–70 миллионов, что не позволяло поддерживать достаточную интенсивность военных действий. В случае со снарядами для 75-миллиметровых пушек, при потребности в 8000 снарядов, Республика производила 500-1000 в день“ [534]. Советские архивы позволяют внести важные поправки к этой картине. Потребность в патронах 3,5 миллиона рассчитывалась не для декабря 1936 г., а для апреля 1937 г. [535], когда, с учетом возможностей советских поставок, планировалось широкомасштабное наступление. Да и возможности испанской промышленности превысили не только декабрьские 380000, но, как мы видели, и полмиллиона. Так что 3,5 миллиона патронов в день — потребности, рассчитанные „по гамбургскому счету“. Когда советская военная помощь только начинала оказываться, в ноябре 1936 г. Я. Берзин, К. Мерецков и др. советские специалисты представили более экономный доклад о суточной потребности фронта. Она составляла 1,5 млн патронов, а только без Каталонии в это время производилось 400 тыс. [536]То есть Республика с учетом Каталонии покрывала более трети своих потребностей. Этот вклад все же нельзя называть „ничтожным“. Он был достаточно важен в условиях неритмичности советских поставок.

Из этого следует два обстоятельства: важность советской помощи, о чем уже говорилось (особенно, если бы Сталин решился поставить Республике оборудование по производству боеприпасов), и опасность для Республики затяжной войны, когда стороны целиком оказываются во власти поставок боеприпасов.

Одновременно с городской коллективизацией развернулось движение за коллективизацию сельского хозяйства. „Огромный вред индивидуального хозяйства, — писал Д. Абад де Сантильян, — который ложится на всех трудоспособных членов семьи: отца, мать, детей, — это чрезмерный объем труда… Крестьянин не должен приносить себя и детей в жертву прибыли. Важно, что он должен иметь время и энергию для того, чтобы дать образование себе и своей семье, что свет цивилизации должен осветить жизнь села“ [537]. Анархо-синдикалисты стремились противопоставить беспросветному семейному труду крестьянина силу общинной солидарности, которая позволила бы рационализировать производство и высвободить часть времени сельских тружеников для их культурного развития, преодоления вековой отсталости. Идея была поддержана тысячами крестьян. Началось массовое движение коллективизации. Инициатива исходила от крестьянской массы.

Аграрная революция началась разгромом помещичьего землевладения в конце июля. Советский наблюдатель сообщал: „Положение в деревне таково: начиная с событий 19 июля, в течение нескольких месяцев, крестьянство расправилось с помещиками. Произошла настоящая аграрная революция. На территории республиканской Испании класс помещиков ликвидирован. В провинции Хаен, например, за август-сентябрь убили свыше 3 тысяч помещиков. Везде помещичья земля захвачена крестьянами и сельскохозяйственными рабочими. Декрет Урибе от 7.10. („конфискация земель помещиков-фашистов“) перевыполнен сразу, так как фактически конфискованы земли всех (или почти всех) помещиков (крупных и средних) вообще. Многие помещики „добровольно“ отдали свои земли и тем спасали свою жизнь“ [538]. Либералы и коммунисты попытались использовать декрет 7 октября для того, чтобы уменьшить масштабы экспроприации и коллективизации. Однако крестьяне, захватившие землю и создававшие коллективы, не желали поворачивать этот процесс вспять. Как пишет историк Л. Гарридо, „при применении декрета от 7 октября все еще возникали серьезные трудности… Работники, занимавшие коллективизированные поместья, не очень ясно понимали, зачем пересматривать уже осуществленные экспроприации“ [539]. Так что пришлось оставить аграрную революцию в покое.

В общем порыве землю конфисковали не только у помещиков, но и у большинства кулаков. Кулаками считались те, кто применяли наемный труд круглый год [540]. „Согласно данным Института аграрной реформы по 15 провинциям, которые не включали провинции Арагона и Кастилии, до августа 1938 г. было экспроприировано 5 458 885 гектаров (приблизительно 40 % полезной площади)“ [541].

„Все секвестированные земли будут находиться под контролем и управлением союза, и обработка их коллективным способом отразится в первую очередь на союзах и всех трудящихся вообще“ [542], — говорилось в решении крестьянского съезда Каталонии, представлявшего около 200 союзов. Впрочем, региональный пленум крестьянских синдикатов Каталонии 5–7 сентября 1936 г. оставил принципы организации новой жизни на усмотрение местных организаций.

Как и в СССР, коллективизация отчасти мотивировалась будущим применением техники на полях. Однако в Испании было только 190 тракторов [543], и этот мотив был вторичен по сравнению с возможностью прямо сейчас организовать жизнь более справедливо. Крестьян привлекали в коллектив как выгоды совместного ведения хозяйства в тяжелых условиях войны (прежде всего в области товарообмена и культурной жизни, которые обеспечивались и поддерживались структурами НКТ), так и идеологическое (в отдельных случаях — и принудительное) давление анархистов. Однако говорить о насильственном характере коллективизации, как в СССР, в Испании не приходится — коллективы развивались и в тех регионах, где влияние анархо-синдикалистов не было доминирующим — в Леванте и Кастилии. Участник коллективизации М. Рохо считает основными ее мотивами также оказание помощи фронту (коллективы были удобной формой для организации снабжения) и установление „социального равенства“, к которому стремились крестьяне в это время [544].

По свидетельству советского писателя И. Эренбурга, посетившего Арагон и беседовавшего с крестьянами об их жизни, коллективизация была стихийной [545]. При этом „коммунисты не знали, как им себя вести. В некоторых деревнях они вместе с анархистами вначале уничтожали денежную систему. В других — они пытались отстаивать сохранение частной собственности на землю, что не было популярным среди крестьян Арагоны“ [546]. В итоге там, где преобладали анархисты, прошла полная коллективизация, был введен режим пайков без денег. Там, где доминировали социалисты и коммунисты, коллективизация была более мягкой, она охватывала 90 % крестьян и обошлась без обобществления мелкого скота и птицы [547].