Александр Шубин - Великая Испанская революция

Большинством коллективов руководили анархисты. Но около 800 хозяйств из примерно 2500 находились под контролем социалистов и коммунистов, а в органах большинства коллективов социалисты и коммунисты присутствовали. Очаг движения располагался в Арагоне (около 450 коллективов). Влияние анархистов здесь было преобладающим, но не тотальным. Помимо органов самоуправления коллективов, в Арагоне сохранялись и местные органы власти. Так, в коллективизированном селении Альмагро анархисты заняли только 6 из 15 мест в местном муниципальном совете [571]. В Арагонском совете анархисты располагали 7 местами, а представители партий Народного фронта — 6. В декабре Аскасо был признан в качестве представителя центрального правительства [572]. В соглашении Арагонских организаций НКТ и ВСТ, заключенном 22 февраля 1937 г., говорилось: „Мы предпримем усилия к реализации всех указаний легитимного правительства Испанской республики и Совета Арагона, в котором наши уважаемые организации представлены, используя для этой цели все наше влияние и ресурсы“ [573].

Даже в Арагоне коллективизация не была тотальной — в коллективы вошло около 70 % населения провинции [574]. Движение охватывало провинции, в которых анархисты не находились у власти (Андалузия, Кастилия, Левант). Четыре пятых коллективов находились там [575]. Всего в руках коллективов находилось около 9 миллионов акров земли. В Леванте коллективы объединяли около 40 % крестьян.

В провинции Хаен, например, было 400 коллективов, затем часть распалась, осталось 270 коллективов с 38000 семей [576]. Опыт провинции Хаен свидетельствовал, „что оставшиеся в провинции „колхозы“, организованы добровольно, что сами рабочие предпочитают именно эту форму хозяйствования на бывшей земле помещиков, но что обычно везде есть меньшинство, которое хочет раздела и против этой формы“. При этом „весенние полевые работы идут полным ходом, работают хорошо. Вообще провинция, главным образом коллективы, — увеличила посевную площадь пшеницы на 30 % по сравнению с дореволюционным 1936 годом“ [577]. Коллективы кормят и принимают беженцев, содержат госпитали, отгружают продовольствие на фронт, собирают деньги для нужд войны [578].

Ликвидация помещичьего землевладения и коллективизация теоретически должны были нарушить производственный процесс (как, например, в СССР), но в Испании этого не произошло. Советские наблюдатели сообщали: „Уборка произведена полностью“. Расширены посевы зерновых. А картофеля — даже в 2 раза. Запасы Арагонского совета составляют 10000 тонн зерна, не считая запасов крестьян. Карточная система позволяет обеспечить население и армию мясом [579].

Типичные коллективы объединили по 200–500 крестьян (реже от 30 до 5000). Говоря словами А. Переса-Баро, „только меньшинство понимало, что коллективизация означает возвращение к обществу, которое, исторически было экспроприировано капитализмом“ [580]. Организаторы коллективов считали, что создают новый справедливый мир.

Основная часть имущества в результате коллективизации становилась общей, работу вели совместно. Важнейшие решения принимались на общих собраниях. Ассамблеи решали множество вопросов — от строительства школы до определения хлебных рационов [581]. Часто в ассамблеях участвовали и крестьяне, не вступившие в коллектив [582].

Ассамблея избирала административную комиссию (исполнительный комитет), регулярно (раз в неделю или в месяц) собиравшую ассамблею для решения важнейших вопросов. Члены комиссии руководили текущей работой коллектива. В уставе коллектива Тамарите де Литера говорилось, что „все обязаны выполнять инструкции ответственных делегатов, полученные на предварительной встрече перед работой“ под угрозой исключения из коллектива [583]. Формально работник как истинный анархист мог отказаться от выполнения указания менеджера до начала работы, но, дав согласие, должен был держать слово. Это считалось уже проявлением не власти, а самодисциплины.

Ячейкой коммунальной демократии были бригады числом в несколько человек. Здесь крестьяне вместе трудились и вечером обсуждали производственные планы на завтрашний день, вопросы распределения и т. д.

В коллективы, как правило, входили крестьяне нескольких селений. Часть крестьян коллективизированного села в коллектив не входили, продолжая вести индивидуальное хозяйство. Частники, как правило, участвовали в некоторых мероприятиях коллектива (что определялось специальными договоренностями), имели кредит в коллективных лавках, участвовали в потребкооперации [584]. Наемный труд в Арагоне был запрещен даже в индивидуальных хозяйствах [585].

Большинство коллективов сначала отменили деньги [586]и ввели уравнительное распределение. Часть потребления осуществлялась коллективно. Так, например, в Муньесе по субботам и воскресеньям для всех крестьян сервировали столы для питья кофе. Бесплатно, а иногда и неограниченно выдавался хлеб, оливковое масло, мясо, подчас и вино [587]. Ограничение потребления „по потребностям“ обеспечивалось все тем же моральным давлением коллектива, по образцу отношений в семье. Но изъяны коммунистических принципов, на которых объединялись крестьяне, скоро дали себя знать. „Люди выбрасывали хлеб, потому что могли получить его свободно, — вспоминает М. Рохо, — Это была трагедия для нас, приверженцев либертарного общества, но мы столкнулись с этим“ [588]. В итоге коллективам пришлось вводить хлебные рационы [589]или собственные деньги. Иногда это были карточки, позволявшие приобретать определенные продукты [590]. Иногда работникам выплачивалась небольшая зарплата для удовлетворения тех индивидуальных нужд, которые выходили за рамки общедоступного минимума.

Вспоминает участник коллективизации Маргелли: „С детства мы читали анархистских мыслителей, которые писали, что в деньгах — корень зла. Но у нас не было идей по поводу происшедших теперь трудностей… И введение собственных денег в каждой деревне только добавило путаницы…“ [591].

Непроработанность в программе испанских анархо-синдикалистов конкретных, „минималистских“ проблем, которые постоянно возникали при столкновении с жизнью, тяжело сказывалась на преобразованиях. Но тем не менее привлечение большого количества людей к поискам выхода из каждой сложной ситуации, возможность опробовать в каждом коллективе свой собственный вариант развития, гибкость системы коллективов — все это помогало избегать серьезного социально-политического или экономического кризиса, подобного „издержкам“ коллективизации в СССР.

Впрочем, переход к системе собственных денег коллективов далеко не везде вызывал „добавочную путаницу“. Секретарь коллектива в городке Муньес Х. Вальенте объяснял А. Сухи: „Деньги, выпущенные городом, не зависят от денег, выпущенных государством. Новые городские деньги не являются средством инфляции — только обмена… По необходимости, — добавляет Сухи, — местные деньги обменивались на национальную валюту. Но для этого должны были быть веские причины…“ [592].