Андрей Андреев - Московский университет в общественной и культурной жизни России начала XIX века

Всю необходимую для поступающих информацию об университете содержали ежегодно издававшиеся в университетской типографии по решению совета «Объявления о публичных учениях в императорском Московском университете», выходившие на русском и латинском языках. В объявлениях указывались по каждому факультету фамилии профессоров, названия курсов, дни недели и время начала лекций, которые они будут читать в этом учебном году. К объявлениям прилагалось краткое расписание занятий профессоров. Кроме того, в них печаталась другая полезная информация об учебе, например, время и темы приватных занятий профессоров, учебники, которыми они будут руководствоваться при чтении курсов, порядок работы университетского музея, библиотеки и ботанического сада, занятия в педагогическом институте, в клиническом, хирургическом и повивальном институтах при медицинском факультете.

Учебный год начинался в университете 17 августа и заканчивался 28 июня, после чего проходили публичные экзамены и торжественный акт. Летом и зимой, от Рождества до Крещения, студенты расходились на каникулы, а профессора отправлялись в инспекторские поездки по училищам своего учебного округа. Перед началом лекций учащиеся должны были получить у ректора список профессоров, занятия которых им необходимо было посещать в этом учебном году. «На право слушания лекций выдавалась каждому на латинском языке табель, в которой по каждому факультету выставлены были с именами профессоров все предметы университетского учения, ректор отмечал в них, по собственному усмотрению, те предметы, слушание которых делалось для снабженного табелью обязательным» [333] Свербеев Д. Н. Указ. соч. С. 64. . Впрочем, как видно из книги регистрации за 1811/12 г., студенты могли сами выбирать профессоров, составляя для ректора их список [334] «Не знаю, обязаны ли были в наше время казенные студенты принадлежать к какому-либо факультету, кроме медицинского, который всегда стоял особняком; но мы своекоштные могли выбирать предметы разных наук по своему усмотрению», — пишет М. А. Дмитриев (Главы из воспоминаний моей жизни. М., 1998. С. 111). . Важно отметить, что судя по спискам в этой книге, а также по тем фамилиям профессоров, которые приводят мемуаристы, большинство студентов посещали занятия сразу нескольких факультетов. Это не обязательно свидетельствовало о личной одаренности и тяге к науке конкретного студента, а просто отражало общий «энциклопедический» характер занятий в университете. Первый год обучения представлял своего рода вводный курс, призванный несколько выровнять уровень знаний учащихся и подготовить их к более специализированным занятиям на своих факультетах, поэтому неудивительно, что сюда включались лекции нескольких отделений, а некоторые предметы, например, всеобщая история, были общими для студентов всего университета. При дальнейшем обучении только студенты-медики, в основном разночинцы, занимались и жили обособленно, в отдельном помещении во дворе университета, в то время как учащиеся остальных отделений — этико-политического, физико-математического и словесного — практически не различались между собой, ходили на лекции вместе, вот почему, например, в показаниях декабристов на следствии, или в других записках, где автор перечисляет своих университетских профессоров, мы почти всегда видим преподавателей всех трех названных факультетов.

Кратко остановимся на самом характере университетских занятий. Как и в пансионе, и в академической гимназии, лекции делились на утренние, с 8 до 12 ч., и вечерние, с 2 до 6 ч. Продолжительность лекции равнялась одному часу. Редко кто из профессоров начинал читать с 8 утра, т. е. зимой еще при свечах; большинство лекций начинались в 9 часов, точно так же из всех профессоров только один Каченовский начинал послеобеденные занятия с двух, а наиболее популярными были часы с 5 до 6 вечера. Лекции проходили в специально предназначенных для них аудиториях главного университетского здания или находившихся рядом корпусов, приватные занятия профессора обычно вели у себя на квартире, которая также располагалась в здании университета или поблизости. Каждый профессор читал лекции, как правило, четыре раза в неделю, и если он объявлял в данном учебном году несколько курсов, то делил эти часы между ними. Часы преподавания были расположены так, что позволяли студентам по своему выбору, без наложения одних занятий на другие, посещать лекции семи-восьми профессоров. Не ко всем лекциям у студентов было одинаковое отношение, и соответственно различалось и их поведение на занятиях: Свербеев вспоминает, что на обязательных лекциях по всеобщей истории, которые читал «бич студенческого рода» Черепанов, «не успеет пройти четверть часа, и уже начинает слышаться сопенье, а потом и храпенье то в том, то в другом углу обширной аудитории, наполненной до тесноты студентами; не засыпали у него только те, которые запасались какой-нибудь книгой». Зато блестящие лекции по физике профессора Страхова с их увлекательными опытами студенты слушали затаив дыхание. Большой проблемой для многих студентов было слушание лекций на иностранных языках. Так, товарищ Грибоедова по учебе В. Шнейдер (будущий профессор Петербургского университета) впоследствии говорил, что «благодаря знанию древних языков, Грибоедов почти один из русских был в состоянии следить за лекциями немецких профессоров, читавших по латыни» [335] А. С. Грибоедов в воспоминаниях современников. С.338. . О множестве студентов, не понимавших французских лекций профессора Фишера, пишет в своем дневнике Н. Тургенев. Некоторые профессора, как X. Шлецер, даже по несколько раз меняли язык преподавания.

После завершения учебного года, за 2–3 дня до акта в университете проходили публичные экзамены. Для самих студентов они не имели каких-либо следствий, и являлись скорее формой отчета московских профессоров перед публикой и своим начальством. Свербеев, участвовавший в экзамене 1815 г., говорит о нем, что «публичный наш экзамен, единственный, на котором я по неопытности почел нужным присутствовать, был совершенно бесполезен. Из весьма небольшой кучки студентов спрашивали немногих и не по всем кафедрам». Профессор славянского языка Гаврилов «выработал 25 пошлых вопросов и вместо того, чтобы потребовать от слушателей заучить их, все очень немудреные, назначил по одному каждому, на экзамене же все их перепутал и произвел этим великий конфуз» [336] Свербеев Д. Н. Указ. соч. С. 79. .

Настоящий вес среди студентов, заканчивающих университет, имел экзамен на ученую степень кандидата, к которому они начинали готовиться заблаговременно, едва ли не за полтора года вперед. Успешная сдача этого экзамена требовала знания не только всех учебных предметов своего отделения, но и написания научной диссертации на тему, заданную советом факультета, причем желательно на латинском языке. Хотя в рассматриваемые нами годы публичные диспуты или строгие научные требования при защите диссертации еще не практиковались, количество студентов, получивших звание кандидата, было небольшим, причем особенно ценилось их переводческое искусство (в качестве диссертации мог служить перевод иностранной научной книги, используемой в учебном процессе) и хороший латинский язык. Студент, покидающий университет без экзамена на ученую степень, для поступления на новую службу мог получить у ректора аттестат с указанием прослушанных им курсов, его поведения и успехов в учебе. Для этой процедуры в первые годы не был предусмотрен даже экзамен (официально введенный только в 1813 г.), однако на заре университетских преобразований попечитель Муравьев, ратуя за высокое достоинство студенческого звания, однажды выразил особую признательность профессорам за невыдачу аттестатов двум воспитанникам «по причине незаслуг оных» [337] ЦГА г. Москвы, ф. 459, оп. 11, ед. хр. 2, л. 30. .