Андрей Андреев - Московский университет в общественной и культурной жизни России начала XIX века

За церковью дальше по коридору третьего этажа находились аудитории философского и юридического факультетов, напротив них — зала для посетителей (служившая притвором церкви) и медицинский кабинет с его шкафами. Юридическая аудитория, с настенной росписью и большим портретом императора, имела и другие назначения: в ней собиралась университетская конференция, производились публичные диспуты на ученую степень и другие собрания. Четвертый этаж занимали гимназические классы и комнаты для дворян-гимназистов. Во всех лекционных и гимназических залах стояли длинные столы с подвижными скамьями по обе стороны, на которых сидели студенты и гимназисты; впереди их ставили кресла для профессоров и стулья для учителей. Исключение представляла физическая зала, устроенная тройным амфитеатром с пульпетами [338] Тимковский И. Ф. Памятник И. И. Шувалову // Московитянин. 1851. Ч. 3. С. 6–8. .

Справа от главного здания, боком к Моховой, стоял деревянный флигель, в котором помещался Педагогический институт, жил его директор и еще несколько профессоров. Позади него располагалась университетская больница, еще дальше, в длинном каменном доме (получившем позже название Ректорского) были квартиры профессоров и университетских чиновников. Неподалеку, в бывшем доме кн. Волконской, помещался анатомический театр, где кроме медиков читали лекции профессора Гольдбах — по астрономии и Рейсс — по химии. В большом каменном флигеле выше по Никитской находился клинический институт с глазной лечебницей. Дом Мосолова на Никитской занимал профессор естественной истории Фишер, здесь была его аудитория и проходили заседания общества Испытателей Природы. Все эти дома, кроме больницы и Ректорского домика, впоследствие сгорели при пожаре.

Конечно, после преобразований университета должны были произойти изменения в распределении помещений главного здания. Они были связаны, во-первых, с упразднением поста директора. Если первый ректор X. А. Чеботарев устроил было здесь в директорских покоях на третьем этаже правого крыла свою квартиру, то сменивший его П. И. Страхов счел более полезным передать эти комнаты для размещения новых библиотечных и музейных коллекций, а сам сохранил за собой квартиру в домике на заднем дворе университета. Во-вторых, в связи с сокращением числа гимназистов и ростом профессорского корпуса часть комнат для учеников четвертого этажа могли переделать в квартиры новых профессоров или учебные классы.

Все студенты университета образовывали две слабо связанные между собой корпорации — казеннокоштных и своекоштных студентов. «Своекоштные студенты были отделены от нас, казеннокоштных, — пишет Е. Ф. Тимковский — временем и пространством». Каждый из своекоштных «являл собою отпечаток состояния и образа жизни в его семействе» [339] Тимковский Е. Ф. Воспоминания // Киевская старина. 1894. № 4. С. 8. ; в то же время воспитание и образование казенных студентов, начинавшееся еще с академической гимназии, брал на себя сам университет.

Ученики и студенты, приехавшие из провинции и почти не имевшие родственников в Москве, находились на полном иждивении университета. Они проживали в небольших комнатах по 10–15 человек в каждой, обстановка которых состояла из железных кроватей вдоль стен, разгороженных щитами; возле кроватей стояли тумбочки для белья, а в центре, лицом друг к другу — несколько пульпитров с выдвижными досками для книг и тетрадей, за которыми ученики должны были готовить уроки. Вместе с учениками в каждой комнате жило несколько студентов, служивших одновременно помощниками комнатного надзирателя, которым являлся уже окончивший курс казеннокоштный студент или кандидат. По мысли университетского начальства, совместное проживание студентов и учеников обеспечивало им взаимный надзор друг за другом. Студенты отвечали за то, чтобы во время подготовки уроков в комнатах соблюдалась тишина, они должны были помогать ученикам и взыскивать за провинности (лишением завтрака или обеда).

Поскольку при такой системе добиться полного порядка было трудно, высший контроль за дисциплиной в комнатах принадлежал одному из профессоров, исполнявшему должность эфора. Отношения с эфором у студентов были обычно весьма напряженные, и его появление производило переполох. Профессора Гаврилова, когда тот был эфором, студенты и ученики опасались особенно, «ибо он никому потачки не давал и отличался неусыпной деятельностью и прозорливостью. Не проходило почти ни одного дня без того, чтобы Гаврилов не посетил всех комнат и притом всегда в неизвестное время. Да и ученики, с своей стороны, не зевали и зорко следили за каждым шагом блюстителя нравственности. Слова „Гаврилов ходит по комнатам“ разносились везде с неимоверной быстротою» [340] Третьяков М. П. Указ. соч. С. 113. .

И студенты, и ученики должны были строго соблюдать распорядок дня в университете, не находиться в комнатах во время, предназначенное для занятий в классах, и ни в коем случае не отлучаться из университета без письменного разрешения инспектора (без которого их бы не выпустил поставленный у ворот караул), а ночь всегда проводить в своих комнатах. Соблюдение последнего условия проверял урядник — унтер-офицер, обходивший комнаты после отбоя, который для учеников наступал в 9, а для студентов в 10 часов вечера. Конечно, студенты изобретали множество уловок, чтобы обойти эти запреты. Наиболее частой причиной отлучек из университета выставлялась необходимость покупать продукты и обедать вне университета.

Принципиальное отличие между содержанием гимназистов и студентов состояло в том, что первые получали от университета все необходимое, в том числе и еду, а вторым университет платил жалование (150 руб.), на которое те должны были существовать в течение года. (Это не отменяло, впрочем, обычая, по которому некоторые студенты пользовались полным содержанием, занимая в штате места учеников гимназии.) Студенты старались экономить деньги, поэтому начальство отпускало их обедать у знакомых, что приводило к довольно долгим и беспокойным отлучкам. Частенько бывало, что поздней ночью успешно миновавший караулы и уговоривший ночного сторожа отпереть ему двери студент, будучи навеселе, начинал зажигать огонь, курить табак или греть самовар, что строго запрещалось в этот неурочный час, и тем самым вовлекал себя в неприятную историю.

Ученики гимназии и состоящие при них студенты питались за счет университетских запасов в столовых на первом этаже. На завтрак, начинавшийся общей молитвой, каждый получал чай и одну крупенчатую булку. Обед и ужин состояли из трех блюд: одного горячего, жаркого (а в пост — пирогов или калачей) и гречневой каши-размазни. Во время существования дворянской гимназии ее ученики получали на одно горячее блюдо больше и ели из фаянсовой посуды серебряными ложками, в то время как разночинцы — из оловянной посуды. За столом помещалось 14 человек и дежурный студент, который из большой миски раздавал куски мяса, кашу и подливку. В конце обеда он обязательно пересчитывал хлеб и ложки, чтобы ученики не унесли их с собой. Как и в пансионе, для отличившихся гимназистов существовал «прилежный» стол, а для провинившихся — «ленивый». Большим наказанием для ученика было провести весь обед стоя на коленях за скамейкой возле своего стола.