Михаил Кром - «Вдовствующее царство»: Политический кризис в России 30–40-х годов XVI века

В недельщиках «с записями» можно без труда узнать недельщиков с приставными грамотами, о которых говорит Судебник 1497 г. Грамоты 1520-х гг., отражая применение его норм на практике, в то же время, по-видимому, свидетельствуют о некоторых изменениях делопроизводственной терминологии по сравнению с концом XV в. Примечательно, что в грамоте 1522 г. Кассиано-Учемскому монастырю говорится о посылке недельщика боярином или дьяком, а в документе 1526 г. употреблено множественное число («наши бояре пришлют наших неделщиков»). Имеем ли мы здесь дело просто с вариантами словоупотребления или указанное различие отражает некую тенденцию в развитии практики управления? Следующий документ, к анализу которого мы обратимся, дает, на мой взгляд, некоторые основания для суждений по этому поводу.

Выше уже упоминалась жалованная несудимая грамота Василия III Корнильеву Комельскому монастырю на земли в Вологодском уезде, выданная 18 сентября 1531 г. В 50-е гг. XX в. эта грамота привлекла к себе внимание С. М. Каштанова [2074] Каштанов С. М . К проблеме местного управления. С. 145, 148. , но до сих пор этот документ остается неопубликованным.

Ограничивая одним сроком в году возможность подачи исков в великокняжеский суд против монастырских людей и крестьян, грамота Корнильеву монастырю содержала уже знакомую нам оговорку, но совершенно в иной редакции: «…опричь тех людей, что есми своим боярам приказал обыскивати лихих людей, татей и розбойников, и на которых будет слово лихое взмолвят в татьбе и в розбое, ино яз сам, князь велики, по тех людей пошлю, или мой дворецкой. А сужю их яз, князь велики, или мой дворецкой» [2075] ОР РНБ. Ф. 532 (ОСАГ). Оп. I. Д. 102. Подлинник. .

Этот документ заслуживает пространного комментария. Как уже говорилось, исследователи губной реформы ни разу не обращались к этому источнику после того, как С. М. Каштанов процитировал его в своей статье 1959 г. Между тем грамота Корнильеву монастырю 1531 г. заставляет нас по-новому посмотреть на организацию централизованного сыска «лихих людей» в первой трети XVI в.

Во-первых, в ней содержится самое раннее упоминание боярской комиссии «по разбойным делам» — за восемь лет до первых известных нам губных грамот. Поручение великого князя своим боярам «обыскивати лихих людей, татей и розбойников» явилось развитием на практике норм Судебника 1497 г. о боярском суде над татями (ст. 8) и посылке за ними недельщиков (ст. 34). Характерно, что уже в самых ранних известных нам губных грамотах (Белозерской и Каргопольской, от 23 октября 1539 г.) фигурирует устойчивая формула: «наши [т. е. великокняжеские. — М. К .] бояре, которым разбойные дела приказаны» [2076] Здесь и далее Белозерская губная грамота цитируется по первому изданию (ААЭ. Т. I. № 187. С. 163–165, цитируемая формула — на с. 165), выполненному с подлинника (Архив СПб. ИИ. Кол. 12. Археографическая экспедиция. Оп. 1. Д. 71). В XX столетии грамота неоднократно переиздавалась, но последние по времени публикации (ПРП. Вып. IV. С. 176–179; Российское законодательство X–XX веков: В 9 т. М., 1985. Т. 2. С. 213–215) представляют собой перепечатки, без сверки с рукописью, и из-за наличия грубых опечаток не могут использоваться в научном исследовании. Каргопольская грамота цитируется по первому изданию, выполненному со списка XVI в. (ДАИ. Т. I. № 31. С. 32–33, цитируемая формула — на с. 33), но из-за упомянутых выше произвольных искажений текста издателями (см. сноску 27) в некоторых случаях приходится обращаться к рукописи (Архив СПб. ИИ. Кол. 174. Акты до 1613 г. Оп. 1. Д. 133). ; она не меняется и в последующих грамотах 1540–1541 гг. [2077] См. Устюжскую грамоту от 4 апреля 1540 г. (публ. по единственному списку конца XVI в.: Леонтьев Л. К . Устюжская губная грамота 1540 г. // ИА. 1960. № 4. С. 222), Солигалицкую 31 августа 1540 г. (новейшая публ. по подл.: АФЗХ/АМСМ. № 64. С. 76), грамоты селам Троице-Сергиева монастыря от 23 октября и 25 ноября 1541 г. (публ. по спискам XVII в. из Троицкой копийной кн. № 527: ААЭ. Т. I. № 194. С. 171, 173). Для того чтобы этот канцелярский оборот приобрел неизменный вид, он, очевидно, должен был постоянно употребляться в течение относительно длительного периода. Грамота 1531 г. дает некоторый хронологический ориентир для суждений о времени возникновения как интересующей нас формулы, так и самой боярской комиссии. С учетом процитированной выше грамоты 1526 г., в которой уже фигурируют «наши бояре», это время можно осторожно обозначить в широких пределах как вторую половину 20-х — начало 30-х гг. XVI в.

Во-вторых, анализируемая грамота Корнильеву Комельскому монастырю интересна тем, что правом посылки недельщиков за обвиненными в татьбе и разбое людьми, согласно этому документу, обладал наряду с великим князем его дворецкий; он же упоминается рядом с государем в качестве судьи высшей инстанции. О причастности дворцового ведомства к сыску «лихих людей» в первой половине 1530-х гг. свидетельствует и жалованная несудимая грамота Ивана IV Симонову монастырю на варницы у Соли Галицкой и деревни в Галицком и Костромском уездах, датированная 4 ноября 1535 г.

При составлении этого документа, вероятно, были использованы прежние великокняжеские грамоты Симонову монастырю, поэтому по формуляру грамота 1535 г. очень близка к процитированной выше грамоте, выданной той же обители Василием III в 1524 г. В частности, уже известная нам клаузула о том, что установленный срок подачи судебных исков (в данном случае — один раз в году) не распространяется на «лихих людей — татей и разбойников», слово в слово повторяет аналогичную статью из грамоты 1524 г.: «А в лихих делех в татьбах и в розбоях по их крестьан ездят наши недельщики з записьми и на поруку их дают безсрочно» [2078] АФЗХ/АМСМ. № 51. С. 55–56. . Но особый интерес представляет помета на обороте грамоты 1535 г.: «Приказал дваретцкой Иван Иванович Кубинской. Дьяк Федор Мишурин» [2079] Там же. С. 56. . Эта помета красноречиво свидетельствует о том, из недр какого ведомства вышла грамота.

Мы проследили в самых общих чертах, насколько позволили имеющиеся в нашем распоряжении источники, эволюцию системы централизованного сыска «лихих людей» от Судебника 1497 г. до времени появления первых известных нам губных грамот в 1530-х гг. Вехами этой эволюции стали: создание во второй половине 20-х или начале 1530-х гг. боярской комиссии «по разбойным делам» (возможно, существовавшей на первых порах по принципу временного поручения) и (по крайней мере, с начала 1530-х гг.) подчинение недельщиков, занимавшихся сыском «лихих людей», великокняжескому дворецкому. Но те же самые структуры — боярская комиссия «по разбойным делам» и дворцовый аппарат — занимались, как известно, и созданием губных органов на местах. Таким образом, проанализированные выше жалованные грамоты 20-х — первой половины 30-х гг. позволяют понять контекст правительственной политики, в котором появились губные учреждения, и хотя бы частично заполнить лакуну, существовавшую в научной литературе между нормами Судебника 1497 г. и постановлениями ранних губных грамот.