Михаил Кром - «Вдовствующее царство»: Политический кризис в России 30–40-х годов XVI века

Неслучайно объектом паломничества стала именно обитель Святого Сергия: здесь 4 сентября 1530 г. Василий III крестил своего первенца [777] ПСРЛ. Т. 13, ч. 1. С. 48, 50. . Начиная с 1537 г. юный Иван IV с братом неизменно каждый год в сентябре ездил в Троицкий монастырь — «чюдотворцевой памяти помолитися» [778] ПСРЛ. Т. 29. С. 30, 33, 35, 38, 41, 44, 45, 47, 49, и др. . Нередко он бывал у Троицы дважды в году (в этом случае обычно, помимо сентября, еще и в мае — июне) [779] Там же. С. 35, 43, 47, и др. .

Таким образом, в посещении Еленой Глинской с детьми Троицкого монастыря в июне и сентябре 1537 г. не было ничего необычного: такие поездки уже становились традицией в великокняжеской семье. Зато, возможно, беспокойством о здоровье была продиктована «неурочная» поездка в конце января 1538 г. в Можайск — «помолитися образу святаго великого чюдотворца Николы» [780] Там же. С. 31. . Но даже если связывать это богомолье с ухудшением здоровья государыни (а прямыми свидетельствами на этот счет, как уже говорилось, мы не располагаем), то нужно признать, что болезнь великой княгини была скоротечной: спустя два месяца Елена Васильевна умерла.

Смерть правительницы, которой не было еще и тридцати лет, породила слухи об ее отравлении. Эта версия событий хорошо известна историкам в изложении Сигизмунда Герберштейна. В своих знаменитых «Записках о Московии» австрийский дипломат, сообщив о гибели князя Михаила Глинского в темнице, добавляет: «…по слухам, и вдова [Елена. — М. К .] немного спустя была умерщвлена ядом, а обольститель ее Овчина был рассечен на куски» [781] Герберштейн С. Записки о Московии / Пер. А. И. Малеина и А. В. Назаренко. М., 1988. С. 88. . В латинском издании «Записок» (1549 г.) об отравлении великой княгини говорится дважды: сначала в главе о московских придворных церемониях, а затем почти в тех же словах — в разделе «Хорография» [782] [ Sigismund von Herberstein ]. Rerum moscoviticarum commentarii. Viennae, 1549, f. XIII v. 2-й пагинации; f. XXV–XXV v. 3-й пагинации. .

Р. Г. Скрынников обратил внимание на изменения, внесенные Герберштейном в немецкое издание его книги (1557 г.): в частности, там было снято известие об отравлении Елены Глинской, что объясняется, по мнению историка, тем, что автор «Записок» к тому времени «удостоверился… в неосновательности молвы» [783] Скрынников Р. Г . Московская семибоярщина // ВИ. 1973. № 2. С. 213. . Сомнительно, однако, чтобы спустя восемнадцать лет после смерти правительницы Герберштейн мог получить какие-то новые сведения, опровергавшие прежние слухи об отравлении великой княгини. Кроме того, в издании 1557 г. не полностью снято интересующее нас известие: в главе о церемониях упоминание о смерти Елены от яда действительно отсутствует, но в «Хорографии» оно оставлено без изменений [784] Герберштейн С . Записки о Московии. С. 88, 192. .

Герберштейн побывал в Польше в сентябре 1539 г. и неоднократно приезжал в эту страну в последующие годы [785] См. подробнее: Кром М. М . «Записки» С. Герберштейна и польские известия. С. 78, 85. . Естественно предположить, что об апрельских событиях 1538 г. в Москве он узнал от польских сановников. О том, какой информацией на этот счет располагали при дворе Сигизмунда I, мы можем судить по письму Станислава Гурского, секретаря королевы Боны, адресованного студенту Падуанского университета Клементу Яницкому. Это письмо, датированное 10 июня 1538 г., дошло до нас в одном из рукописных томов коллекции дипломатических документов, составленной Гурским и получившей впоследствии название «Acta Tomiciana». В числе прочих новостей Гурский сообщил падуанскому школяру следующее известие: «Великий князь Московский ослеплен (Dux Moschorum magnus caecus factus est), а его мать, великая княгиня, умерла (mater vero sua dux etiam magna mortua est). Бог покарал за коварство тех, кто своих дядей и родственников-князей (patruos et consanguineos suos Duces), чтобы легче захватить власть, злодейски умертвил (per scelus ingularunt)» [786] Biblioteka Kórnicka Polskiej Akademii Nauk. Rkps 218, k. 90 (микрофильм Национальной библиотеки в Варшаве). Выдержки из процитированного документа опубликованы в издании: Corfus I . Documente privitoare la istoria României culese din archivele polone. Secolul al XVI-lea Bucureşti, 1979. № 4. P. 4–6 (приведенный фрагмент — p. 5). .

Приведенное сообщение интересно не содержащимися в нем фактами (слух об ослеплении Ивана IV оказался, разумеется, ложным), а их интерпретацией: смерть великой княгини и несчастье, постигшее ее сына, рассматриваются как Божья кара за совершенные ими преступления. «Дяди и родственники-князья» — это, конечно, Андрей Старицкий, Юрий Дмитровский, а также Михаил Глинский (дядя великой княгини).

Идея возмездия присутствует и в рассказе Герберштейна, который возлагает вину за гибель трех упомянутых князей именно на Елену Глинскую; особенно заметен этот мотив воздаяния в разделе «Хорография»: «Немного спустя, — пишет австрийский дипломат, — и сама жестокая погибла от яда» [787] Герберштейн С . Записки о Московии. С. 192. .

Тема неминуемой расплаты за жестокость и вероломство московских правителей красной нитью проходит через рассмотренные выше сообщения современников-иностранцев о событиях в России конца 1530-х гг. Эта тема звучит и в послании маркграфа Вильгельма герцогу Альбрехту Прусскому от 6 ноября 1537 г., и в сочинении Герберштейна, и в письме Гурского К. Яницкому от 10 июня 1538 г. При этом ключевой вопрос состоит, конечно, в том, отражают ли упомянутые комментарии хоть в какой-то мере настроения, существовавшие тогда в самой России, или перед нами лишь примеры морализаторства, свойственного образованным европейцам XVI в.

В нашем распоряжении есть несколько прямых и косвенных свидетельств отечественного происхождения, недвусмысленно говорящих об отношении придворной верхушки к покойной правительнице. В первую очередь стоит процитировать слова Ивана Грозного из послания Андрею Курбскому, в котором царь, обличая злокозненность предков своего оппонента, в частности боярина М. В. Тучкова, писал: «…тако же и дед твой [Курбского. — М. К .], Михайло Тучков, на преставление матери нашея, великие царицы Елены, про нее дьяку нашему Елизару Цыплятеву многая надменная словеса изрече» [788] ПГК. Л., 1979. С. 25 (Первое послание Грозного Курбскому, 1-я редакция). .

Но есть и косвенные признаки нелюбви подданных к великой княгине. Показательно, например, что вклад по душе Елены в Троицкий монастырь, сделанный от имени ее сына — великого князя Ивана в 1538/39 г., составил всего 30 рублей [789] ВКТСМ. С. 26. Справедливо обращая внимание на этот факт, В. В. Шапошник почему-то видит в нем подтверждение своего предположения о том, что «Глинская казалась не совсем законной правительницей» ( Шапошник В. В . Церковно-государственные отношения в России в 30–80-е годы XVI века. 2-е изд. СПб., 2006. С. 30). С такой интерпретацией трудно согласиться: законность статуса Елены сомнению не подвергалась; при жизни, как мы знаем, она носила титул государыни, а после смерти была погребена в усыпальнице великих княгинь. Другое дело, что власть ее, как было показано в третьей главе, отнюдь не была самодержавной. А скромный размер вклада по душе покойной правительницы (в сравнении, например, с 500-рублевым вкладом, который сама Елена дала по душе покойного мужа в тот же монастырь, см.: ВКТСМ. С. 26) свидетельствует, на мой взгляд, об отношении к правительнице новых опекунов Ивана IV, занявших ее место у трона юного великого князя. . Разумеется, соответствующее распоряжение от имени восьмилетнего мальчика сделал кто-то из его тогдашних опекунов. В том же ряду находится и отмеченный выше факт удивительной лаконичности летописцев, лишь несколькими строчками почтивших память умершей правительницы (между тем кончине Василия III, как мы помним, была посвящена пространная и искусно написанная Повесть).