Клара Маштакова - Легенды и были Кремля. Записки

В 70-х гг. прошлого века мне довелось часто выезжать в Европу. Многие страны и города оставили в моей памяти яркий след, но были и совсем необычные поездки, навсегда запавшие в мою душу.

В начале октября 1978 г. я уехала в Италию, маршрут по которой был заранее определен туристической компанией. В последний момент по прибытии в Рим нам объявили о дополнительном маршруте в город Ассизи, где почти не бывают советские туристы.

В предместье Ассизи наш автобус остановили. Мы пошли пешком и оказались в средневековом городе: храмы, монастыри, дома — все в раннеготическом стиле, узкие улочки, небольшие площади и редкие прохожие, в основном монахи и монахини.

Город-крепость, город-монастырь — мои ощущения. И внезапно выйдя на небольшую площадь, я увидела храм из белого камня и розового туфа, со стрельчатыми окнами, со вставками из смальты. Это и был собор Св. Франциска. Два католических креста украшали это творение Божие.

Суровая и неприступная башня монастыря вызвала во мне противоречивые чувства — пыточная или молельня? Но войдя во двор монастыря, мы встретили улыбчивые лица монахов, которые ничего нам так и не объяснили. Толстый аббат, теребя четки, «благодушно» отказал мне в посещении монастыря.

Я с пониманием отнеслась к равнодушию святого отца: представьте себе, что этот орден францисканцев сохранил свое достоинство и мужество с начала XIII в. до наших дней, проповедуя любовь к ближнему, отказ от благ земных, аскетизм, следуя заветам св. Франциска, и остался закрытым для всех.

Франциск Ассизский основал братство францисканцев, так называемый Нищенствующий орден, все монахи которого носили простую «волосяную» одежду, ходили в деревенских сандалиях на босу ногу, туго подпоясывались веревками (кстати, игумен мерил монахов на «приобретение» живота).

Сам Франциск отказался от отцовского наследства, «от меча и щита», войдя в «веру и Божие житие».

Творчеству Франциска Ассизского принадлежат многие труды, в том числе «Похвала творения», написанная на умбританском языке. Это гимн для хора — ранний поэтический эпос умбританского народа.

Я стою на брусчатой площади монастыря, совершенно одна. Все мои спутники уже разошлись.

За крепостной стеной XII в. лежит равнина. Оливковые рощи, апельсиновые деревья перемежаются с вековыми дубами, тень которых ложится замысловатыми узорами в лучах заходящего солнца. Запад догорает багряным закатом. По дороге, идущей вдоль монастырской стены, бредет погонщик с тележкой. Еще не скрылась повозка с осликом, как неожиданно резко похолодало и надвинулись на город грозовые сумерки. В лиловом тумане колокола храма Св. Клары слышались глухо и таинственно.

Непонятная сила держала меня около крепостной стены, и тут я на миг забыла, где я, в каком городе, в каком веке. Странное волнующее чувство благодати охватило меня. Я услышала звон мощного колокола монастыря Св. Франциска. %ар молнии вернул меня на «землю». Началась гроза, подобно которой я не видела нигде в Европе. Пошел дождь…

Я вошла в монастырь и вдруг остановилась как вкопанная: свет из резного потолка высветил распятие с непонятной фигурой на нем… Рядом стоящий монах, упав на колени, принялся на латыни читать молитву… Всполохи молнии высвечивали бледное исступленное лицо монаха, и какой-то неведомый ужас почувствовала и я. Длилось это, может быть, и несколько мгновений, но и за это время я передумала всю свою жизнь.

И показалось мне, что я на службе в церкви, в бывшем имении моего деда, когда была такая же страшная гроза…

Поздним вечером, возвращаясь во Флоренцию, я, задремав, была разбужена криком водителя: «Смотрите, крест, крест святой!» Действительно — в черно-багровом небе светился крест!

Что произошло в средневековом Ассизе, я не знаю — атмосферное явление или гипноз? Я не могла ничего понять…

Вернувшись в Москву, мне довелось, спустя несколько месяцев, быть на приеме у председателя Гостелерадио г. Лапина. Зная, что я недавно вернулась из Италии, он спросил: «Будучи в Италии, вы побывали в Ассизе?» — и вопросительно посмотрел на меня. Он знал все…

«Да, да, я видела это», — тихо ответила я.

Мы оба не возвращались к этому вопросу на протяжении всего приема.

Старые деревья Тверского бульвара еще шумели золотисто «зелеными пышными кронами, но уже желтые опавшие сухие листья шуршали под ногами прохожих, разноцветным веером вылетая из-под колес несущихся мимо машин.

Мягким сентябрьским утром четверть века назад мы, тогда еще молодые научные сотрудники, шли бульваром к дому, где жил знаменитый скульптор Сергей Тимофеевич Коненков. (Теперь в этом доме квартира-музей С. Т. Коненкова.) На наш звонок дверь открыла горничная, одетая в темное платье с белым передником, с кружевной наколкой на волосах:

— Как прикажете доложить?

— Мы научные сотрудники из Кремля…

— Велено вас принять, пожалуйте, — невозмутимо продолжала горничная, аккуратно снимая с нас плащи и помещая их на деревянную вешалку.

Боже, какая это была необыкновенная вешалка! Вся резная, с какими-то замысловатыми крючочками, с прелестной полочкой, с фигурными боковинами. Мы попали в особый мир и как-то оробели…

Поднявшись на несколько ступенек, мы очутились в огромном светлом зале-столовой, где стояла необыкновенная мебель. В центре — огромная, гладко отполированная столешница, сработанная из мощного среза дерева, обрамленная фигурками детишек, лукавые мордашки которых весело наблюдали за нами из каждой глубокой щели стола-пня. Вместо стульев — кресла, вырезанные из дерева: то в виде лебедя, то змеи, свернувшейся клубком на пеньке. А из угла комнаты за нами пристально следил деревянный старик-лесовик!

Но вот вошел и сам хозяин — воистину настоящий старик-лесо-вик! Плотного сложения, широкоплечий, с большими натруженными руками, с длинной бородой и седой шевелюрой — он мне чем-то напомнил Льва Николаевича Толстого. Скульптору было далеко за девяносто лет.

«Доброго здравия, дамы, усаживайтесь! — показывая жестом на кресла и стулья-пеньки со сказочными затейливыми фигурками, продолжал хозяин. — Не стесняйтесь!»

Мы объяснили цель своего визита: как могла попасть монография С. Глаголя «С.Т. Коненков» в Кремль, в личную библиотеку председателя Совнаркома.

«Нет, я не дарил монографию и даже не знал, что она находится в Кремлевской библиотеке», — задумчиво говорил Сергей Тимофеевич. Беседа затянулась: скульптор много рассказывал об Америке, где провел двенадцать с лишним лет, с теплотой вспоминал о своей родной деревеньке Караковичи, что на Смоленщине.

Наконец, мы сочли нужным попрощаться…