Клара Маштакова - Легенды и были Кремля. Записки

В Королевской национальной галерее среди картин западных мастеров Эль Греко, Мурильо, Ренуара, Дега бросалось в глаза множество картин Репина и других русских художников. Сквозную лестницу галереи украшали чудесные благоухающие орхидеи. С каким вкусом и любовью украшали шведы свой город!

Покидая Стокгольм, мы в последний раз взглянули на фантастическое творение скульптора «Морской бог». Фигуры бога и не-яды, выполненные из красного гранита, встречают и провожают в порту каждого путешественника…

Опять дождь… На королевской пристани было безлюдно, правда, в стороне стояла группа женщин и мужчин, человек 10–12, довольно преклонного возраста. Элегантно одетые, они сдержанно переговаривались между собой и, казалось, к нам не имели никакого отношения. Но вот последний пассажир поднялся на палубу, убрали трап, дан был прощальный гудок, и из динамика зазвучала пронзительно-прекрасная мелодия «Прощания славянки». И тут произошло непредвиденное.

Маленькая группка людей смешалась, задвигалась, все достали большие белые платки и начали махать, как машут только русские. В этом взмахе платков как бы звучала безмолвная просьба: «Родине поклонитесь!» Все они крестили удаляющееся судно, один седовласый мужчина встал на колени. Многие из нас перешли на корму и тоже махали и что-то кричали на прощание и тоже плакали. А музыка гремела… Помощник капитана пояснил: «Это наши русские эмигранты, они приходят сюда всякий раз, когда узнают, что прибывает пассажирское судно из России. Ведь мы заходим в Стокгольм не часто».

Вдали в завесе дождя расплывался силуэт Королевского замка, но мне казалось, что маленькая группка людей все еще стояла на набережной. Казалось, еще вспыхивали белые платки, а может быть, это проносились вездесущие чайки…

Родине поклонитесь!

Шел один из последних дней Парижской коммуны.

Париж горел…

Пылали в огне Тюильри, Ратуша, Дворец правосудия, хлебные склады. Небо затянуло тяжелыми свинцовыми облаками, и на его темном фоне еще ярче, еще зловеще полыхали пожары уже над всем городом. Узкие улочки, окутанные пороховым дымом, перегороженные баррикадами, были почти безлюдны. Наглухо закрытые ставнями окна домов, выбитые витрины магазинов, опустевшие кафе делали Париж неузнаваемым. Повсюду на мостовых около баррикад лежали убитые, стонали раненые.

Но артиллерийский огонь не прекращался. На высотах Бют-Шомон стреляют пушки, батарея еще в руках коммунаров.

Отважные коммунары бились за каждую улицу, за каждый дом.

Но силы были слишком неравны: двадцать тысяч парижан против 120-тысячной армии Тьера.

Дольше других держался одиннадцатый округ столицы, но 25 мая пал один из последних бастионов Коммуны — баррикада на площади Шато д’О…

Один за другим погибают ее защитники, кольцо сжимается. Но вот на глазах всех к баррикаде идет несгибаемый Шарль Делеклюз — гражданский делегат при военном министерстве. Он фактически руководил в последние дни обороной Коммуны. 25 мая Делеклюз передал дело защиты Парижа Эжену Варлену. Делеклюз был тяжело болен, измучен бессонными ночами, он не мог руководить, и тогда он твердо решил умереть на баррикаде. И он идет на баррикаду. Впоследствии коммунар Лиссагарэ напишет: «…за площадь село солнце. Вокруг непрерывно свистели пули. Делеклюз не замечал ничего. Он шагал мерным, неторопливым шагом. Когда до баррикады оставалось метров двадцать, друзья стали удерживать его. Он пожал им руки, но продолжал свой путь. Он продвигался вперед своим обыкновенным шагом — единственный живой человек на этом месте бульвара Вольтера. Дойдя до баррикады, он повернул налево и пошел по мостовой… Вдруг Делеклюз исчез. Он упал, убитый наповал».

Он, как все коммунары, отдал свою жизнь Коммуне.

Около баррикады появляются солдаты, они добивают раненых.

Но красное знамя, рассеченное пулями, еще какое-то время вспыхивает над развороченной баррикадой. Вдруг неизвестный юноша бросается к знамени, мгновенно срывает его с древка и тотчас, расстегнув курточку, заматывает его вокруг тела и… берется за оружие… но уже поздно!

Его арестовывают и ведут навстречу смерти. После гибели Де-леклюза обороной руководил Эжен Варлен. Несгибаемая сила воли, храбрость и решительность мало ему помогли в организации обороны Парижа. Солдаты захватили уже почти весь Париж. О каком-либо плане защиты города уже не могло быть речи. Но город сражался и умирал за дело Коммуны. Варлен приказал над каждой баррикадой поднять красное знамя. Бои еще идут на кладбище Пер-Лашез, на холмах Бют-Шомон. Но чем реже ряды коммунаров, тем сильнее и ожесточеннее сопротивление. Отчаянная дерзость коммунаров, их героизм поражали даже врагов. Коммунары сражаются насмерть, умирая, они всегда восклицают: «Да здравствует Коммуна!»

Вот и наступило последнее дождливое утро 28 мая.

Эжен Варлен уже с оружием в руках сражался до полудня на баррикаде. Когда солдаты окружили баррикаду, тогда Варлен перешел на другую, где стрелял до последнего патрона.

Все стихло, только слышались отдельные выстрелы — это карательные отряды расстреливали коммунаров. Варлен был как во сне, он ничего не чувствовал, когда его схватили.

И началась его последняя «Голгофа».

Ему связали руки и повели под конвоем к Монмартру. Его окружила толпа обывателей: приверженцы правительства Тьера и ненавидящие коммунаров стали бить Варлена, забрасывать камнями. Почти два часа, обливаясь кровью, Варлен брел под конвоем. Его притащили к генералу, он не мог стоять на ногах, и… тогда его посадили на скамью и расстреляли. Когда солдаты подняли ружья, Варлен окровавленными губами громко воскликнул: «Да здравствует Коммуна!»