И Петров - Четверть века в Большом (Жизнь, Творчество, Размышления)

Все же мы переночевали, а на следующий день нас повезли в аэропорт, и мы сели на самолет индийской компании "Эйр-Индия", который совершал рейсы Дели - Токио. При этом пилоты были индийские, а стюардессы - японки. Все они стройненькие, хорошенькие, в белых кофточках, в лаковых туфельках на шпильке, с маленькими пилоточками на голове - ну просто красотки, и я залюбовался девушками.

Однако наш самолет не направился прямо в Токио, а полетел сначала в Карачи, столицу Пакистана. И снова мы провели часа полтора на аэродроме, а из Карачи вылетели в Калькутту, куда прилетели уже вечером, и все та же жара стояла неимоверная. Дышать было нечем. Над головой опять с треском летали какие-то жуки, но мы пережили и это. На следующий день из Калькутты полетели в Рангун. Там в здании аэропорта на открытой веранде проходил сбор духовенства, и мне запомнилось, что все мужчины были наголо обриты и одеты в розовые тоги, наподобие римских.

Затем мы вылетели в Бангкок, столицу Таиланда, где нас встречали таиландские стюардессы, такие же юные, стройные, одетые в облегающие платья с разрезом вдоль ноги. Меня поразила их красота: большие миндалевидные глаза, прямой нос, приятный бронзовый цвет кожи. Наверное, для работы стюардессами специально подбирают красавиц.

Из Бангкока мы попали в Сайгон - теперь это город Хошимин, а из Сайгона перелетели в Гонконг. Здесь нас ожидали неприятности: местные врачи потребовали сделать прививки от холеры. Однако мы решительно отказались. Тогда нас заперли в комнату со стенами из железных прутьев, так что мы оказались будто в клетке для животных. Нам сунули по бутылке сладкой воды, которую пить было нельзя, и в конце концов, так как мы наотрез отказались делать прививки, нас посадили в самолет, и после двух суток пути мы, наконец, приземлились в Токио.

Мы ждали, что нас будет кто-нибудь встречать, и видели, что какие-то люди с кино- и фотоаппаратами подошли к нашему самолету, спрашивая что-то у пассажиров. Но так как к нам со Стучевским никто не обратился, самостоятельно прошли в здание аэропорта. Здесь мы увидели сто двадцать сто пятьдесят японцев, которые стояли стройными рядами, но никого, встречающего нас, так и не заметили.

Я уже начал волноваться, как вдруг подбегает ко мне молодой человек и на ломаном русском языке спрашивает, не я ли господин Петров. Удостоверившись, что это я и есть, горестно восклицает:

- Боже мой, что же будет?!

- Что случилось? - спрашиваю.

- Да мы вас перепутали, к одному, второму, третьему подходили, думали, что это вы, а вы уже прошли. Мы готовились к съемке, а теперь все пропало!

Чтобы не расстраивать их, мы со Стучевским вновь вошли в самолет. Они смогли нас снять, выходящими из лайнера, и были совершенно счастливы.

Когда же вновь вошли в здание аэропорта, собравшаяся молодежь вдруг запела "Расцветали яблони и груши". Спев нашу "Катюшу", они исполнили еще несколько русских песен, а потом рассказали, что у них в Японии организовано хоровое общество, которое уже насчитывает пятьсот тысяч человек. Оказывается, японцы очень увлекаются пением и особенно любят русские песни.

Наконец нас повезли в отель. Он назывался "Акасака Принц Отель". Здесь мы познакомились с антрепренером Нагатой, который устраивал наши гастроли, и переводчиком Акузавой. Нагата сказал, что он счастлив видеть нас, что японцы очень любят музыку, и мы скоро в этом убедимся.

Действительно, я выступал в одиннадцати или двенадцати городах Японии, и всюду залы, кроме одного маленького - на полторы тысячи мест,вмещали от двух с половиной до трех с половиной тысяч зрителей. Акустика их была изумительная. Никаких микрофонов. Можно петь даже шепотом, и все прекрасно слышно в каждом уголке зала. Японские рояли фирмы "Ямаха" были настроены идеально и звучали прекрасно. И публика была тоже замечательная.

Ведущий на двух языках, по-английски и по-японски, объявлял всю программу, такая же программа была на руках у слушателей, и дальше концерт шел без объявлений.

На одном из первых концертов я пел романсы Бетховена "Под камнем могильным", Брамса "Ода Сафо", Шуберта "Бурный поток", Шумана "Два гренадера", Грига "Люблю тебя", арию Фиеско из оперы Верди "Симон Бокканегра", арию Дона Базилио из "Севильского цирюльника". Во втором отделении я пел "Сомнение" Глинки, "Персидскую песню" Рубинштейна, два романса Чайковского, сонет Кабалевского, два отрывка из "Бориса Годунова", песню Галицкого из оперы "Князь Игорь" и русские народные песни. Особым подарком было для японцев то, что я пел на их родном языке народную японскую песню "Дорога", и они всегда радостно и бурно выражали свой восторг.

Мы дали не один концерт в Токио.

Прекрасная публика встречала нас бурей аплодисментов и потом стихала, как по команде. Воцарялась такая тишина, что было бы слышно, как пролетит муха.

И только по окончании музыки вновь раздавались рукоплескания. Такой прием, конечно, вдохновлял.

После концертов выходили рецензии, в которых отмечалось, что западный репертуар хорошо знаком японцам по выступлениям итальянских, французских и других европейских гастролеров, поэтому желательно, чтобы русский певец больше пел русских народных песен. Пришлось мне включить в программу такие песни, как "Ноченька", "Эй, ухнем!", "Вдоль по Питерской".

Когда мы ступили на японскую землю, нам со Стучевским выдали по проспекту нашего пребывания в Японии. Все развлечения, музеи, репетиции, концерты были расписаны не только по дням и часам, но и по минутам. Мы со Стучевским скептически посмеялись над этим расписанием, но когда один день прошел, и в нем ни минуты не было нарушено, и точно так же второй день прошел, третий, удивлению нашему не было границ. И так весь месяц! Я думаю, что когда японцев называют азиатскими немцами, то это еще и немцам делается комплимент. Они не такие пунктуальные, как японцы.

Однажды пришли мы в каком-то городе попробовать акустику зала. Репетиция должна была состояться в двенадцать часов, мы приехали без двадцати двенадцать и увидели, что на сцене еще репетирует оркестр.

Я подумал: "Когда же они успеют убрать все пульты и подготовить сцену?"

А пока суть да дело, Акузава пригласил нас пройти в соседнюю комнату и выпить перед репетицией кофе.

- Акузава,- говорю я,- так мы же не успеем.

- Ничего, не беспокойтесь, все будет в порядке.

Ну, мы выпили кофе. Без пяти минут двенадцать я снова заглянул на сцену и увидел, что там еще что-то оживленно обсуждается. Но ровно в двенадцать нас пригласили опробовать инструмент и акустику зала, и я обнаружил, что на сцене находились только рояль и стул для пианиста. Я был поражен!

- Когда же все это успели сделать? - спросил я удивленно у Акузавы.