Ирина Щербакова - Пути следования: Российские школьники о миграциях, эвакуациях и депортациях ХХ века

Мария Ивановна рассказала о родственнике, который разобрал на их дворе фашистский блиндаж и унес бревна к себе домой – топить печь, а им сказал, что как начнутся морозы, так принесет дров.

И поныне несет, обманул сирот. До сих пор обида на этого человека живет в сердце у Марии Ивановны.

После войны хотели младших детей отправить в детский дом, но Марфа их не отдала, сказала, что жить будем вместе и умирать тоже все вместе. Не умерли, выжили.

«Но нищета сопровождала нас еще очень долго, – говорит Мария Ивановна. – И как мы только с ней не боролись. Работали в колхозе с малых лет, а получали одни трудодни. Хлеба, который выдавали на трудодни, не хватало. Старшая сестра говорила, что, если мы будем есть в день по одному зернышку, все равно на целый год нам четверым хлеба не хватит».

В начале 50-х годов многие юноши и девушки уезжали из села в город, устраивались там на работу, получали деньги. Для этого в колхозе нужно было брать «отходничество» – справку, выданную правлением колхоза на получение паспорта. Почти каждую неделю уезжали в город подруги и знакомые. Младшие сестры Симоновы – Мария и Елена тоже задумали поехать, подзаработать денег, но не тут-то было! Им председатель колхоза Михаил Сидорович Трухачев разрешения не давал. Пять раз приходила Мария Ивановна в правление колхоза и уходила ни с чем. Ее заявление даже не рассматривали, отставляли рассмотрение на другой срок. А когда этот срок наступит, никто не мог сказать. Ходила, просила Мария Ивановна: «Я уже взрослая, а у меня ни одеть, ни обуть». Не отпустили. Некому было замолвить словечка за сирот. Подруга уехала в город работать. У нее и отец пришел с фронта, и мать живая, в доме – достаток, ее отпустили, а Марию Ивановну нет. Позже та призналась, что ее отец большой магарыч председателю отнес. За это ее и отпустили из колхоза, а Симоновы продолжали колхоз поднимать и еле-еле концы с концами сводили.

В 1952 году завербовалась Мария Ивановна на «производство». Это выражение «завербоваться на производство» было мне непонятно, и я спросила у Марии Ивановны, что это значило. Она объяснила, что многие молодые парни и девушки уезжали из села на заработки. Это был единственный способ заработать хоть какую-нибудь копейку на одежду и обувь. Молодежь в деревнях была в то время раздета, разута, а уж в чем ходили сироты, даже назвать вещами нельзя было. «Я из этого колхоза уехала бы к черту на кулички!» – воскликнула сквозь слезы моя собеседница. «А что же производили там, куда вы ехали?» – был мой очередной вопрос. Оказалось, что это была самая тяжелая работа, в самых не приспособленных к жизни условиях, с очень маленьким заработком.

Мои односельчане ехали валить лес, осушать болота, добывать торф. Вот это производство! На работу ехали добровольно, привлекал хоть какой-то заработок. Да и вербовщики обещали людям золотые горы. Куда же уехала Мария Ивановна Симонова? Валить лес в районе города Калинина. Еще двадцать шесть девушек из села Мастюгино завербовались вместе с Марией Ивановной ехать в Калинин корчевать лес. Буквально за несколько дней в районном центре им выдали паспорта. В группе девушек были и четырнадцатилетние, которые приписали себе по два года, чтобы получить паспорт. Ведь точных сведений о возрасте в то время нигде не было, архивы во время войны сгорели. И люди в нашем селе сами себе устанавливали возраст. Многие хитрили. Как рассказала Мария Ивановна, одни, чтобы получить паспорт и уехать на производство, списывали себе годы, а другие, чтобы быть помоложе, наоборот отписывали годы. Когда наступило время оформлять себе пенсию по старости, те, кто приписал годы, стали пенсионерами раньше, а кто отписал, то есть омолодился, перерабатывали по несколько лишних лет. Многие догадались пересмотреть свой возраст в суде. Они установили точный год своего рождения и право на получение пенсии. Мария Ивановна никаких манипуляций с возрастом не производила, так как ей к тому времени уже исполнилось шестнадцать лет.

Итак, девушки подписали договор на восемь месяцев, получили паспорта и поехали на «производство». Условия жизни были такие: жили в бараках, которые топили сами, когда возвращались с работы. Пока натопишь, весь промерзнешь до костей, потому что одежда была мокрая. Ведь лес валили по пояс в воде и в грязи. Ели в основном соленую кильку и хлеб, пили чай без сахара. А если питаться лучше, то на одежду и обувь ничего не оставалось. Потому что за день начисляли им по 90 копеек. «Подойдешь, бывало, к дереву и молишься, чтобы корни на поверхности земли стелились, а не уходили вглубь. Иначе, после удара топором, вся грязь летит в лицо, в глаза, в рот. Наешься этой грязи за целый день…» – рассказывает Мария Ивановна.

Я, конечно, ее не перебивала, но мне очень хотелось узнать: удалось ли ей заработать деньги и выбраться ей «из нужды»? И я задала вопрос: «И сколько же вы денег заработали?» Мария Ивановна заплакала: «Еще бы немного и заработала бы я смерть, а так – судимость». Вот какой неожиданный поворот получила эта история.

Я смотрела на эту женщину и думала: что же она такого могла совершить, чтобы попасть под суд? Ведь она в то время была старше меня всего на один год.

Мария Ивановна заметила удивление на моем лице, перестала плакать и продолжила свой рассказ: «Ведь я оттуда самовольно уехала. Заболела: по ночам не спала, ничего не ела, слабела каждый день. Не один раз обращалась в больницу. Без конца находилась на больничном. Аза него, кажется, мне ничего и не начисляли. Врач сказала, что мне не по климату здесь, надо уезжать домой». Мария Ивановна пошла к бригадиру, рассказала все, а он и слушать об отъезде не хочет. Сказал: «Подписывала договор – выполняй!» Не отпустил. А документов у нее никаких не было. Паспорта забрали сразу, как только приехали туда. Возвратить обещали только по истечении срока договора. А как без паспорта поедешь? Подруга уезжала домой после операции аппендицита и посоветовала Марии Ивановне обратиться к паспортистке. Мария Ивановна так и сделала.

Пошла, рассказала все о своем тяжелом положении, пожаловалась, что и дома ее ничего хорошего не ждет. Там же нищета и голод. Но, может, хоть болеть не будет. И добрая женщина пожалела ее, выдала ей паспорт.

Мария Ивановна возвратилась домой. И, правда, стала лучше спать, появился аппетит, немного поправилась. И все это благодаря старшей сестре, которая свой последний кусок хлеба отдавала больной. Через четыре месяца возвратились ее подруги домой. Привезли «багаж», кто по одному платку за восемь месяцев себе справил, кто еще и по юбке сумел купить. Вот и все.

«У подруг – радость, а у нас беда: нагрянула к нам милиция. Повели меня в сельский совет на допрос: почему я самовольно покинула работу», – продолжает рассказывать женщина. Милиционер допросил Марию Ивановну, все записал и сказал, что теперь ее будут судить. Надо ждать вызова в суд. Недели две она жила в тревоге, в ожидании чего-то страшного. Думала, наверное, в тюрьму посадят. Вот и получилось как в поговорке: из огня да в полымя. Она теперь думала, что лучше было бы умереть ей там, на работе, чем быть заключенной.