Ирина Щербакова - Пути следования: Российские школьники о миграциях, эвакуациях и депортациях ХХ века

Села на сундук, стоявший около печки, еще раз осмотрела комнату. Здесь было все, что нажила за всю жизнь. В углу стоял черно-белый телевизор, взяла его недорого у Тони Прилуцкой, когда та купила себе новый, цветной. Рядом радиола, ее лет 30 назад прислала дочь Дорина, к ней было еще звуковое письмо на пластинке.

В комнате были еще кровать, сундук да в соседней комнате оттоманка и этажерка с книгами. На стене над оттоманкой коврик висел. У нее был с котом, а у других с оленями, с лебедями. Было время, все таких накупили. Обстановка была как и у всех на разъезде.

Открыла сундук. Раньше в нем лежали разные вещи, в основном кофты и платки, их она каждый год покупала в Новочеркасске, когда приезжала туда к дочерям на зиму; как-то посчитала, что платков у нее больше сорока штук. Вот недавно еще плюшевую жакетку купила, давно хотела.

Сундук теперь пустой. Кофты, платки, все отправили с контейнером. Только на дне лежали вещи приготовленные «на смерть». Тут были новое платье, платок, кофта, белье, тюль. Внуки все говорили: «Бабушка, зачем ты их собираешь?» А как не собирать? Как кинешься, в магазине то одного нет, то другого. В городе, наверно, и можно все найти, а у них на разъезде где что взять?

На самом дне сундука лежали завернутые в старую газету документы, медали и альбом с фотографиями. Достала их из сундука, переложила на буфет, нужно положить так, чтобы не забыть. Медали – и зачем они были ей нужны, никогда их не надевала. Вот когда отрезом давали премию – это другое дело, тогда уж радовалась. Можно было что-нибудь сшить и себе, и детям. А то бывало, что дочке кофточку шила из вафельного полотенца.

Умылась. Рукомойник был металлический, с узорами. Ну вот, за раз всю воду израсходовала, взяла ковш, подошла к ведру, начерпала воды из стоящего рядом бачка. В него наливали только воду из копанки, это для умывания, мытья посуды. А для питья носили воду из колодца. Последний год, когда сил уже не было на колодец ходить за водой, она оттуда и для питья воду брала.

Вышла на улицу. Во дворе стояла баня, рядом яма для картошки, ее когда-то сама выкопала. Картошку в нее закладывали на зиму и смотрели, чтобы снегом закрыло, тогда не померзнет. Пошла в сарай за дровами. Дрова всегда были делом первой необходимости; если дров не было – все! С дровами всегда хлопот было много. Нужно было в конторе лес выписать, договориться, чтобы привезли. Потом найти мужиков, чтобы напилили «Дружбой», потом их надо наколоть. Мало того, что так заплатишь, так везде еще и пол-литра нужна. На этот случай всегда стояло несколько бутылок водки. Только водкой и брали. Хозяйство было большое. Корова, Марушка, всегда выручала, очень умная была. Все разбредутся, она ее позовет, колокольчиком зазвенит, все коровы за ней придут. Не надо было в лес бегать каждый раз. Потом Марушка состарилась и ее отдали, еще потом несколько коров было, но такая больше уж никогда не попадалась. Еще свиней держали, овец. От них и мясо, и шерсть. Шерсть пряли, носки вязали, варежки вязали. Еще и продавали иногда, когда много шерсти было. Она из-за хозяйства даже с работы уволилась. Уволилась и ушла на пенсию с 40 рублями, а надо было еще немного поработать. Потом и зарплаты и пенсии подняли. Сейчас стрелочники получают не так, как она. У них некоторые мужики потом вернулись, год проработали, так и ушли уже с другой пенсией. Надо было и ей так сделать, да не стала. А потом и хозяйство извели. Все думала, вот теперь заживут хорошо, дети выросли, есть хозяйство. А они и разъехались разом.

Детей было пятеро, четверых еще до войны родила. С ними в войну одна осталась, и все четверо выжили. Тяжело было. Младшей Доринке несколько месяцев было, как война началась, всех железнодорожников сразу на военное положение перевели, а у нее девка грудная. Оставляла на старших. Те прибегут на пост, где она дежурила, она молоко им сцедит, они заберут бутылочку и бегут кормить. А старшим-то было всего 6 да 5 лет. А как с работы придет, тут же надо у скотины убрать, еду наготовить, в доме прибрать, летом сенокос, зимой – сено из леса привезти, печь натопить. Она и детей-то не видела. Они сами и в лес ходили, на зиму и ягод, и грибов насобирают, и в баню воду носили с ручья. И еду корове давали.

Выучила всех. Сергей, самый старший, учился в Няндоме, в железнодорожной школе. А Федор, Катя и Дорина после четвертого класса учились в Шепахове, в интернате. Туда пешком ходили, по весне по льду через озеро, чтобы путь сократить. Она им сама сумки шила, в них учебники, ручку, карандаш и чернильницу-непроливашку таскали, вечно все было в чернилах. А как они там в интернате жили: холодно, голодно. Ну, хоть все вместе учились. Набирали дома продуктов, холщовые рюкзаки наматывали и шли учиться. Федя там два или три года в пятом классе побыл и сказал, что больше учиться не будет. Ну а какие у них условия были. Надо прийти, самим приготовить еду, там столовая для рабочих была, но нужны были деньги, денег у них, конечно, не было, им приходилось суп самим себе готовить, позавтракать, пообедать, поужинать – это им все нужно было делать самим. Когда придешь со школы – холодно, все залезут под одеяла и греются, пока дежурные печку растопят. Катя седьмой класс не доучилась, Зина была маленькой – нянчиться надо было, и Дорина одна заканчивала. Потом уже в Няндоме в нормальном интернате доучивалась. За школу еще деньги пришлось платить. Тогда многие дети не заканчивали, только Дорина и Витька Громцев закончили школу. А когда Зина в школу пошла, в Шестиозерске была уже восьмилетка, она закончила дома восемь классов, ей было легче.

Сама она так и осталась неграмотная, хотя буквы складывать умела, могла и заголовок в газете прочитать, но не до чтения было. От детей, вон, целая этажерка книг в доме.

Вырастила всех, думала, будет полегче, заживут получше, хозяйство будет, побогаче станут. А потом Доринка первая уехала из дома, как только школу закончила, в Новочеркасск, Федор после армии на БАМ завербовался, женился там и остался жить в Иркутской области, Сергей женился здесь, сначала в лесу работал, а потом с женой вместе уехали в Сибирь к друзьям, жили в Красноярском крае. Потом Катя поехала к Дорине в Новочеркасск, а за ними и младшая, Зинаида. Вот так все разъехались, она осталась одна. С тех пор и стоят хлева пустые. К дочерям-то почти каждый год ездила на зиму. Дом худой стал, зимовать в нем тяжело уже. Зимой если заметет, то и дверь не открыть.

Набрала дров, из сарая вышла на улицу, прошла в летнюю кухню, затопила плиту, поставила чайник, завтрак состряпала на скорую руку. Сделала ягодницу с черникой. Пока она возилась во дворе, поднялись сын Сергей и дочь Зинаида. С ней она и уедет вечером в Новочеркасск.

Теперь надо собираться в дорогу. Вещей немного, что-то уже отправили контейнером еще два дня назад, осталось только чемоданы собрать, это дело недолгое. В основном – сарафаны, легкие платья из шелка и пара шерстяных. Сарафаны и платья шила сама. Сначала на старой машинке, самой первой. Когда ее купила, вот было радости. Шить научилась сама. А машинку очень берегла – детям не разрешала к ней и подходить. Однажды машинку описали. Налог не смогла уплатить, то ли куры не неслись, то ли еще что-то. Так пришли в дом, а там что было брать, только машинка, вот ее и описали. Но без нее куда? Пришлось в Няндоме на базаре покупать товар на налог и сдавать, пока машинку не забрали. Потом уже купила новую, а старую все равно не выбрасывала, вдруг новая сломается. И вот теперь старую придется в доме оставить. У дочерей давно уж новомодные, электрические, они уже на ручных и не шьют.