Ирина Щербакова - Пути следования: Российские школьники о миграциях, эвакуациях и депортациях ХХ века

Снова вспомнилась деревня. Поднялась с сундука, положила полотенце в чемодан, взяла альбом с буфета и подошла к столу, села на стул, стала смотреть альбом. Вот карточка, где мама с папой, вот старшая сестра Нюра с мужем и детьми. Брат и сестры. Первое, что помнит, – как лошадь со двора уводили на Первую мировую войну. Она тогда громче всех плакала. Еще дядька лавочник, у него лавка была на другой стороне. Когда-никогда забежишь к нему, он даст сладких конфеток-монпансье из круглой жестяной коробочки, сейчас таких сколько угодно в магазине продают. Он самый богатый был в семье.

В школу она не ходила, матери помогала по дому. У них семья была не из богатых. Мама десятерых родила, а выжило только пятеро.

Красивая деревня у них была. Церковь деревянная, речка деревню на две части делила, с двух сторон горушки, на них и стояли дома. Мост был через речку, вечером там молодежь танцует, гуляли, веселились, а потом сгорело все. Все на сенокосе были, дома только дети оставались. У них дома были сестры Настасья да Шура, маленькие еще. Шура все тянула Настю в дом, спать, хорошо та не пошла, а так бы и сгорели девки. Когда люди прибежали – везде одни пепелища остались, только церковь не сгорела. И пошли они погорельцами милостыню просить. Потом деревня отстроилась заново. А церковь уже при советской власти закрыли. Когда колокол вниз скидывали, один мужик им сказал: «Нате вам копеечку, раз вы бедные такие». Вечером его забрали, и больше они того мужика и не видели. Потом после войны, как магазин в деревне закрыли, все стали потихоньку в другие места перебираться. И родители к сестре Настасье переехали. Так отец несколько раз в деревню уходил. Не понимала она его тогда, а вот теперь…

Дома у них все просто было. Пол некрашеный, мыть его приходилось с песком, скребли так, чтобы половицы желтыми были, потом этот песок надо было смывать. На стенах обоев не было, бревна заклеены газетами. Стол, лавка, все самодельное, печка русская. Домов два было, летний и зимний. Зимний небольшой, там же и скотина рядом, а летний высокий, много окон, света. У большинства так. Работать тяжело приходилось. Сначала самостоятельно хозяйствовали. Потом колхоз создали. В колхоз первыми лентяи записались, кто не хотел лес корчевать, поле разрабатывать. Они долго еще работали единолично. Вспомнилась песенка:

Потом все и записались. А в колхозе ее на лесозаготовки отправили. Поставили в пару с отцом лес валить. Ну и работала бы себе со стариком потихоньку, так нет, а ей все надо, чтобы быстро, ухватисто, все говорила: «Что вы меня со стариком поставили». Там ноги и застудила, да так, что всю жизнь с ними мучается. Тогда и решила уехать из деревни. Вышла замуж за Федора, переехали на железную дорогу. Сначала жили в будке на 801-м, там родила старшего сына Сергея. Федор тогда ему радовался, сын родился, а остальным уже нет, родились – и ладно, потом переехали в барак на 804-м, там и жили, до того как этот дом поставили.

Всю жизнь работала, особенно в войну. Там ночью от станции, от 807-го до 801-го, идти надо, там тоже будка. Ночью идешь, молоток на плече, простукиваешь рельсы, если находишь что-то, петарду подкладываешь, петарда взрывается, приходили ремонтировать. И идешь обратно, а волки воют.

Уйдешь на пост, хорошо, если на тот, что от дома недалеко. А дети дома одни, и четверо их. Приходилось младшую Дорку на стул на высокий сажать на весь день, чтобы слезть не могла, а что делать? Она целый день и сидела.

Вышла на веранду. Когда дом закончили, решили построить веранду, чтоб сидеть там летом: хранить корзинки, сушить грибы, ягоды. Она обратилась тогда к заведующему складом за разрешением на покупку досок, он ей его выдал, а его и посадили за это. Скольких людей так ни за что попересажали: мужа, Лешу Дятлева и еще многих.

Так, чемоданы вроде собраны. Вот вспомнила, трудовую книжку чуть не забыла. Записи там всего три – принята стрелочником, присвоен второй разряд и уволена по собственному желанию. Хотя и до этого в деревне, в колхозе работала. А стаж получился совсем маленький, и пенсия 40 рублей. Как выжить было? Выращивали картошку и на делянке, там ямы были, все поле от дома и до леса засаживали, днями на полях с картошкой проводили, в ямы клали на зиму на хранение, потом весной она и еще продавала ее – очень помогала эта прибавка к пенсии. Сколько полей было засажено, а теперь и не осталось ничего, все заросло, все забыто.

А как сенокос делили, там ведь и драки и споры были, кому какой участок, кто что выкашивает. Всеми семьями ходили, косили, собирали стога. Вот были времена, когда за каждый клочок земли такой шум устраивали. Каждый год соберутся и давай делить, кому делянка достанется на покос, кому в лесу. Крик стоит, все попереругаются, а потом все равно помирятся. Ходили и в лес траву косить, когда мало на поле было. Порой возили сено зимой за несколько километров, очень трудно было. А сейчас коров никто не держит, лес разросся прямо к дому. Раньше ни одной травинки не оставалось. Сена накосишь пару стогов, продашь, еще добавка к пенсии, так и жила на 40 рублей.

А на железной дороге работала по ночам, по суткам. Но с начальником не повезло. Как война началась, он подговорил мужа Федора сахар украсть из эшелона, у тебя, говорит, семья большая. Вот Федор и взял полмешка сахара, в сарае его поставил и никому не сказал. У соседки по бараку, у Поли Федяшовой, сын работал в НКВД, он следствие и проводил. Федора осудили на 10 лет. Но сколько из эшелона сахара исчезло на самом деле – неизвестно.

Она к мужу на свидания ездила, там Зинаидой и забеременела, а детей-то у них и так четверо было. А потом на пятом месяце она вышла на посту поезд встречать, ее под локомотив и ушунуло. Думала, не родит, а доктор тогда сказал: «Будем рожать». И родила. Тут за сеном надо идти для коровы, а время рожать пришло. Все равно, взяла санки и пошла. Идет обратно, уже из лесу вышла и тут чувствует, что ребенок пошел, а до дома далеко, мужики дрова колют, думает, но вот-вот ведь родит, еле до дома дойти успела, а там сын Федор, она его в хлев отправила, а сама зашла в комнату и тут же родила. Пришла соседка и ругается, ладно сама бы погибла, так ведь и детей осиротила бы.

Потом и праздников у них ведь поприбавилось. Выборы тоже были праздником, наряжались, шли голосовать. Идут, спрашивают друг у друга: «Вы на голосование-то ходили?» Надо было первыми успеть. Народ потом шел гулять. Новый год праздновали, дети фантики какие-то вдоль дороги находили, на елку цепляли, а елку всегда с Дорой выбирала. Встанут на лыжи и давай в лес, подъедут к какой-нибудь елочке, обтрясут; так, эта кособокая – не подходит, дальше едут; эта елка маленькая – не подходит; вот так и выбирали.