Ирина Щербакова - Пути следования: Российские школьники о миграциях, эвакуациях и депортациях ХХ века

В первые недели войны, в ходе погромов и обстрелов, организованных грузинскими формированиями в Сухуме, были разграблены и сожжены квартиры и дома многих десятков горожан.

Мне очень хотелось посмотреть, в каком доме жила Елена Дмитриевна, и мы отправились, как она выражается, в ее «хибарку».

Воспоминания Елены Дмитриевны: «В августе 1991 года я отправила контейнерами домашние вещи в Гудауту и навсегда покинула Магадан. Приехала в Гудауту с девятилетней дочкой, с большой сумкой, увеличенной застежками-молниями до максимальных размеров, наполненной необходимыми вещами. С собой везла 6-месячную собаку Л аду и кота Симу в зарешеченном с одной стороны посылочном ящике. Мне жалко было оставлять их в Магадане. Муж остался работать в Магадане с доверенностью на мою пенсию, которую я получила в 50 лет за большой стаж работы на Крайнем Севере.

Купленный мною дом по местным меркам маленький, общей площадью 40,2 квадратных метра. В этом доме несколько лет никто не жил после смерти хозяйки. В одной стене была большая сквозная трещина. Дом стоит на оползне. Нужно было наводить элементарный порядок. Трещину заделывала кусками кирпичей, тряпка-мииглиняным раствором. Комнаты побелила. К зиме утеплила двери и окна. Купила газовую плиту и баллон газа. В доме не было никакого отопления. Я нашла кем-то выброшенную старую железную печку с прогоревшей дырой в днище. Дыру заделала железной пластинкой, купила две железных трубы – дымоотводы. Все соединила, и моя печка заработала, согревая нас с дочкой в нашем домике.

Дров не было, но был участок земли, полностью заросший растениями. Все эти растения переплетены длинными ветвями ежевики. Почти джунгли, в которые не войдешь и сквозь них не пройдешь. Через каждые 3 метра кусты лаврушки. С этими „джунглями“ пришлось бороться топором и салдой. За счет их у меня появились дрова для печки. Лаврушка горит очень хорошо. Даже зеленые листочки сгорают быстро с треском.

На участке не было водопровода. Соседка тетя Аня Волкова присоединила к своему крану мой резиновый 10-метровый шланг и по моей просьбе давала нам воду. Вода есть, дрова есть, земля с плодовыми деревьями есть – жить можно. В доме было электричество, но в сезон дождей оно постоянно отключалось. Электрик сказал, что замыкание происходит в том месте, где мой провод присоединен к основной электролинии. Он же научил меня ликвидировать эту неисправность. Я вырубила самую длинную и тонкую ольховую ветку, к ней привязала другую такую же, чтобы достать до проводов. При замыкании нужно было легонько постучать этой палкой по соединению проводов, и электрическая лампочка в доме загоралась».

Дом Елены Дмитриевны и вправду напомнил мне «хибарку» или маленький сарайчик. Сегодня этот дом находится в непригодном для жилья состоянии, нужен капитальный ремонт. Сейчас за ним присматривает сосед – армянин Саша. На земельном участке он сажает так любимую в Абхазии кукурузу. Мы закрыли калитку и еще раз посмотрели на дом, окошки которого оплел дикий виноград. Домик у дороги – маленький островок жизненного пути Елены Дмитриевны.

Соседями Елены Дмитриевны оказались замечательные семьи – грузины, абхазы, армяне. Она со всеми подружилась. Во время войны все помогали друг другу, поддерживали.

Очень хотелось Елене Дмитриевне, чтобы я посмотрела распространенное у абхазов с глубокой древности плетеное строение с глубокой крышей – апацха. Это национальная летняя кухня из бамбука, сосед Руслан сделал ее своими руками. Летом в ней прохладно, убранство очень скромное – мало мебели, украшение стен – гирлянды красного перца, лука, кукурузы; на земляном полу апацхи полыхает костер (специальная печка), в котором жарили и коптили мясо.

На улице, где жила Елена Дмитриевна, много разрушенных и недостроенных домов, а на одной улице стоял раздробленный автобус. В войну он служил верой и правдой грузинам или абхазам, потом подорвался на мине и был расстрелян из гранатомета, да так и остался лежать на тихой улице. Прошло 15 лет, а он все лежит здесь – и кажется, будто война закончилась только вчера. Что-то в этом есть символичное, характерное для всей Абхазии.

О соседях

Воспоминания Елены Дмитриевны: «Прижиться здесь, на Кавказе, одинокой женщине с ребенком очень трудно. Но, во-первых, это так везде, соседи устраивают разные проверки. Надо это выдержать, принять по-доброму и себя не дать в обиду. Нашелся молодой абхаз, который вдруг решил забрать у меня купленный мой дом. Подал заявление в судебные органы Гудауты. Он был дальним родственником старушки, умершей в этом доме. Ну, суд так суд. Я пошла на суд. Подготовилась, конечно, нервничала, взяла блокнот, ручку. Напротив меня сидит прокурор, речь говорит о том, что купля-продажа совершена незаконно. Я ему в рот заглядываю и все в блокнот пишу. А ведь я не знала сначала, что это был суд незаконный. Но если суд незаконный, да еще и записывается человеком, над которым ведется этот суд, это очень серьезно. Парень, который хотел высудить у меня дом и участок, хотел на абхазском языке говорить, я потребовала, чтобы суд вели только на русском языке. Я русская, а это значит, что суд нужно вести только на русском языке. Знаю, что есть такой закон и его нарушать нельзя. Я подготовилась к суду. А на русском парень заикается, хорошо умеет говорить только на абхазском языке. Потом я начала говорить о документах. В государственных органах нигде не отмечено, что бабушка умерла. Если он наследник, так почему нет документов об этом. Я – покупатель дома, оформляла документы в государственных органах. Никто мне ответить не мог. Суд прошел. Я судье сразу сказала, что мне, пожалуйста, полностью протокол дайте, чтоб я могла обжаловать решение суда. Он мне говорит: „А куда?“ Я говорю: „Как– куда? К Владиславу Ардзинбе – президенту Абхазии, надо жалобу на вас писать.

Суд был незаконным. Отсутствовал секретарь, который должен вести протокол. Нет документов из БТИ, нет протокола судебного заседания. Зачем вы его вели? Надеялись, что я безграмотна и меня можно запугать? Дом мне разрешил купить председатель городского совета Малиа Заур Владимирович“. Они это дело быстро замяли, и я осталась жить в своем доме. Вот такая была серьезная проверка на выживание в новой, незнакомой для меня местности.

Было трудно, началась война. Дочку вывезли вначале в Подмосковье к друзьям, а потом перевезли в Ростов-на-Дону. До поездки в Абхазию жизненных сложностей было достаточно, и я знаю, что приживаться очень трудно. Надо принимать людей, не важно какой они национальности, надо себя добросовестно вести, короче говоря, быть человеком.

Вот только с одной женщиной я трудно сходилась, она была менгрелкой и самой ругачей на улице. И вот как мы с ней нашли общий язык. Очередная проверка была, она начала запускать в мой двор коров. А там же огород, помидоры, огурцы, там же все растет, а коровы все потопчут. Я спокойненько подхожу ей и говорю: „Знаешь, Мэри, я напишу на тебя заявление в милицию, что ты запускаешь ко мне во двор коров. Это мои продукты растут, нам с дочерью они нужны! “ Потом очередной раз прихожу – опять коровы. И я написала заявление в милицию. Милиция приходила, разбиралась. После этой разборки я шла с рынка, мимо ее дома, она встретила меня и… как начала ругаться! Я ругаться, как она, не умею. Слушала я ее, слушала, и, когда она очередной раз набирала воздух в легкие, я ей сказала: „Вот видишь, как у тебя получается, я так никогда не смогу ругаться! “ Ну и мы поссорились.