Рой Медведев - К суду истории. О Сталине и сталинизме

– Кто желает высказаться? – спросил Сталин, после того как начальник Генерального штаба изложил весь этот план.

Я попросил слова и доложил, что на западном стратегическом направлении, где создались более благоприятные условия и противник не успел еще восстановить боеспособность своих частей, фронтам надо продолжить наступление. Но для этого необходимо пополнить их личным составом, боевой техникой и усилить резервами, в первую очередь, танковыми частями, без чего трудно выполнить планируемые задачи. Что касается наступления наших войск под Ленинградом и на юго-западном направлении, то там они стояли перед необходимостью прорывать серьезную оборону и без наличия мощных артиллерийских средств не смогут сделать этого, а только измотаются и понесут большие, ничем не оправданные потери...

Из реплик, брошенных Сталиным, я понял, что решение принято и пересмотрено не будет. Однако выступивший вслед за мной Н. А. Вознесенский также высказался против общего наступления. Он аргументировал это тем, что мы не располагаем материальными возможностями, достаточными для одновременного выступления всех фронтов. Дав ему закончить, Сталин сказал: "Я говорил с Тимошенко, он за то, чтобы наступать. Надо быстрее перемалывать немцев, чтобы они не смогли наступать весной". Сталина поддержали Маленков и Берия... Больше желающих высказаться не было. Верховный Главнокомандующий завершил обсуждение словами:

– На этом, пожалуй, и закончим разговор» [755] .

Как и следовало ожидать, общее наступление советских войск в январе – феврале 1942 года окончилось неудачей. Красной Армии не удалось разгромить ни одной из главных немецко-фашистских группировок. Операции, проводившиеся с этой целью, остались незавершенными. Как указывалось в «Краткой истории Отечественной войны», «нерасчетливо предприняв одновременно наступления на всех важнейших направлениях, Ставка тем самым распылила стратегические резервы. Находившиеся в ее распоряжении девять армий были равномерно распределены между фронтами. И получилось так, что когда для завершения окружения и ликвидации главных сил центральной группировки противника потребовалось ввести дополнительные силы, необходимых резервов у Ставки не оказалось» [756] .

Более того, когда зимнее наступление уже выдохлось и переход к обороне стал еще более настоятельным, Сталин все еще подгонял войска своими приказами идти вперед. Так, например, 20 марта он приказал разгромить крупную ржевско-оленинско-вяземскую группировку противника. Войска западных фронтов пытались сделать это, но безрезультатно. Даже в апреле Сталин все еще приказывал наступать, хотя весенняя распутица осложнила и действия войск, и их снабжение. В результате советские войска подошли к весенне-летней кампании 1942 года измотанными и ослабленными. Это было одной из причин неудач советских войск летом 1942 года. После того как трудная кампания января – апреля 1942 г. была завершена, обе стороны стали активно готовиться к новой кампании. Как свидетельствует «Краткая история...», «у советского командования не было сомнений в том, что гитлеровцы в начале лета предпримут активные действия, с тем чтобы вырвать инициативу из наших рук и нанести решительное поражение Красной Армии. Перед Ставкой стояла задача своевременно разгадать замыслы врага и определить те стратегические направления, на которых суждено будет разыграться основным событиям... Ставка считала, что основные военные события с началом летнего периода должны будут вновь развернуться вокруг Москвы... Несмотря на доклады наших разведывательных органов (середина марта 1942 г.) о том, что центр тяжести весеннего наступления противника будет на юге, она продолжала в ущерб Югу (Юго-Западному и Южному фронтам) всемерно укреплять центральный участок» [757] .

Хотя общей установкой в это время стала стратегическая оборона, Сталин не хотел расставаться с мыслью об окончании войны в 1942 году и поэтому приказал провести частные наступательные операции в районе Харькова и в Крыму, хотя на этих направлениях противник также готовился к наступлению и наши войска не имели здесь необходимого превосходства над ним. Чем кончились эти плохо подготовленные операции – известно. На Керченском полуострове наступление даже не началось, в самый разгар его подготовки немецкие войска начали свое наступление и полностью разгромили три советские армии. Крымский фронт потерял около 200 тысяч человек убитыми и пленными, а также всю боевую технику. Писатель К. Симонов считает бои на Керченском полуострове весьма показательными для оценки роли Сталина в войне, хотя сам Сталин и не руководил здесь военными действиями. К. Симонов писал: «Хочу привести пример операции, в которой наглядно столкнулись истинные интересы ведения войны и ложные, лозунговые представления о том, как должно вести войну, опиравшиеся не только на военную безграмотность, но и на порожденное 37-м годом неверие в людей. Я говорю о печальной памяти Керченских событиях 1942 года... Один из наших писателей-фронтовиков писал мне следующее: "Я был на Керченском полуострове в 1942 году. Мне ясна причина позорнейшего поражения. Полное недоверие командующим армиями и фронтом, самодурство и дикий произвол Мехлиса, человека неграмотного в военном деле... Запретил рыть окопы, чтобы не подрывать наступательного духа солдат. Выдвинул штабы армий и тяжелую артиллерию на самую передовую и т. д. Три армии стояли на фронте в 16 километров, дивизия занимала по фронту 600 – 700 метров, нигде никогда я не видел потом такой насыщенности войсками. И все слилось в кровавую кашу, было сброшено в море, погибло только потому, что фронтом командовал безумец, а не полководец".

Я был там же, где и автор этого письма, и хотя не вполне разделяю его лексику, подписываюсь под существом сказанного... Мехлис был глубоко убежден, что действует правильно, и именно поэтому с исторической точки зрения его действия на Керченском полуострове принципиально интересны. Это был человек, который в тот период, не входя ни в какие обстоятельства, считал каждого, кто предпочел удобную позицию в ста метрах от врага – неудобной в пятидесяти – трусом. Считал каждого, кто хотел элементарно обезопасить войска от возможной неудачи, паникером; считал каждого, кто реально оценивал силы врага, неуверенным в собственных силах. Мехлис, при всей своей личной готовности отдать жизнь за Родину, был ярко выраженным продуктом атмосферы 1937 – 1938 годов.

А командующий фронтом, к которому он приехал в качестве представителя Ставки, образованный и опытный военный, в свою очередь, тоже оказался продуктом атмосферы 1937 – 1938 годов, только в другом смысле – боязни противопоставить разумное решение безграмотному натиску "все и вся вперед", боязни с риском для себя перенести свой спор с Мехлисом в Ставку.