Рой Медведев - К суду истории. О Сталине и сталинизме

Мы писали в первой части книги, что в 20-е годы в нашей стране по разным каналам происходила перекачка средств из деревни в город. Сельское хозяйство давало тогда больше половины валового продукта страны, а слабая промышленность почти не давала накоплений. Поэтому перевод части накоплений из сельского хозяйства в промышленность являлся вынужденной, но оправданной мерой. Об этой перекачке средств, о «ножницах», о «сверхналоге» говорили в ту пору не таясь. На одном из пленумов ЦК ВКП(б) в 1929 году Сталин заявлял: «У нас нет разногласий, что эта "перекачка" как временная мера нужна, если мы в самом деле хотим сохранить быстрый темп развития промышленности. А быстрый рост индустрии мы должны сохранить во что бы то ни стало, ибо он нужен не только для самой промышленности, но прежде всего для сельского хозяйства, для крестьянства, которое более всего нуждается сейчас в тракторах, в сельхозмашинах, в удобрениях. Можем ли мы сейчас уничтожить этот сверхналог? К сожалению, не можем. Мы должны его уничтожить при первой возможности, в ближайшие годы. Правильно ли мы поступаем, называя этот добавочный налог словами «нечто вроде дани»? Безусловно, правильно. Этими словами внушается нашим товарищам одиозность, нежелательность добавочного налога и недопустимость его сохранения на долгий срок. Называя так добавочный налог на крестьянство, мы хотим сказать, что берем его не по желанию, а по нужде, что мы, большевики, должны принять все меры к тому, чтобы ликвидировать этот добавочный налог при первой возможности, как можно скорее» [780] .

Но эти обещания уничтожить «сверхналог» на крестьянство «как можно скорее» не были выполнены. Пресловутые «ножницы» не были ликвидированы. Государственные заготовительные и закупочные цены были и в конце 30-х годов крайне низкими и не могли обеспечить колхозам и совхозам необходимых накоплений. В то же время колхозам по-прежнему приходилось переплачивать на промтоварах, на оплате услуг МТС и т. п. Перекачка средств из деревни в город продолжалась и в 30-е годы.

После второй мировой войны сельское хозяйство Советского Союза оказалось отброшенным назад. Оно понесло в годы войны наибольшие потери. Сократились посевные площади и урожайность всех основных культур. Валовая продукция сельского хозяйства в 1945 году составила немногим более 86% от уровня 1913 года. В несколько раз уменьшился парк сельскохозяйственных машин, а главное, деревня недосчиталась миллионов и миллионов убитых крестьян, не говоря уже о миллионах инвалидов. Работу по подъему сельского хозяйства во многих отношениях надо было вести заново.

Задания четвертого пятилетнего плана (1946 – 1950) были значительны, но они не были выполнены. Удалось с трудом достигнуть лишь уровня 1940 года. В 1950 году поголовье крупного рогатого скота в стране во всех категориях хозяйств было 58,1 млн голов – это меньше, чем имелось в стране в 1916 и 1928 гг. Не достигло довоенного уровня и количество свиней. В 1951 году началось выполнение пятого пятилетнего плана. За первые три года пятилетки (1951 – 1953) сельское хозяйство практически не развивалось, валовая продукция увеличилась за 3 года на 5%. Среднегодовой сбор зерна в 1949 – 1953 гг. составил всего 81 млн тонн. На душу населения в стране производилось зерна на 19% меньше, чем в 1913 году. Продуктивность скота была низкой, урожайность большинства культур не увеличивалась. По большинству важнейших сельскохозяйственных культур средняя урожайность в 1949 – 1953 гг. была ниже, чем в 1913 году. Не был выполнен и широко разрекламированный трехлетний план развития общественного животноводства (1949 – 1952).

Главной причиной многолетнего застоя в сельском хозяйстве было грубое нарушение Советским государством принципов личной материальной заинтересованности тружеников сельского хозяйства в его развитии. Хотя промышленность сама давала уже немалые накопления, перекачка средств из деревни в город не уменьшилась, а возросла. Заготовительные цены сохранялись на довоенном уровне, хотя реальная покупательная стоимость денег заметно уменьшилась. Колхозы сдавали свою продукцию по ценам, которые были значительно ниже, чем фактическая себестоимость продуктов. В 1953 году за центнер зерна в счет обязательных поставок колхозы получали 90 копеек (в новом масштабе цен). Это в 4 – 5 раз ниже себестоимости зерна. За центнер свеклы колхозы получали 1 рубль, т. е. в 2 раза меньше ее себестоимости. Заготовительные цены на картофель не оправдывали даже транспортировку картофеля на заготовительные пункты. Мясо сдавалось по символическим ценам, составлявшим лишь несколько процентов от его продажной цены, которая также не была высока. В то же время оптовые и розничные цены на промышленные товары возросли в несколько раз. Для обеспечения денежной выручки, достаточной для покупки автомобиля «ЗИС-5», колхозы Украины продавали в 1940 году 99 тонн пшеницы, в 1948 году – 124 тонны, а в 1949 году – 238 тонн [781] . Планы заготовок чаще всего превышали реальные возможности колхозов, и за ними накапливались огромные недоимки. Фактически заготовки превратились в продовольственную разверстку. Из деревни выкачивалась не часть накоплений, как это было в 20-х и даже в 30-х годах, а все накопления и даже часть необходимых для простого воспроизводства продуктов. И если хозяйство колхозов при такой порочной практике все же не разрушалось, а во многих областях даже медленно продвигалось вперед, то это происходило потому, что десятки миллионов колхозников работали фактически бесплатно, работали не за деньги или продукты, а за «палочки» в трудовой книжке. Что касается средств для жизни, то их получали не за счет труда в колхозе, а за счет труда в личном подсобном хозяйстве, которое также облагалось налогами и обязательными поставками, но все же в меньших размерах, чем общественное хозяйство. Во многих случаях именно стремление сохранить свое личное хозяйство вынуждало колхозников работать на общественном поле, так как право на личное хозяйство имели только колхозники. Неоплаченный труд на колхозном поле превращался в плату за право крестьян пользоваться своим личным клочком земли, без которого колхозная семья просто не могла прожить. Естественно, что вместо развития коллективистских и социалистических отношений в деревне сохранялись и закреплялись частнособственнические тенденции. Законным был вопрос и о том, можно ли считать социалистическим хозяйством такой колхоз, в котором колхозники почти ничего не получали за свой труд на колхозных полях и фермах и могли существовать только на доходы отличного хозяйства.

Однако именно в послевоенные годы налоги на личное хозяйство все время увеличивались. Колхозная семья должна была вносить налог или сдавать продукты за каждую голову скота, за каждое плодовое дерево. У крестьян исчезали стимулы к развитию не только общественного, но и личного хозяйства. Некоторые крестьянские семьи отказывались поэтому от личного скота и вырубали деревья в своих садах. Нужда или даже настоящая нищета стала постоянным спутником огромного числа колхозных семей. При этом бросить деревню и переехать в город колхозникам мешала паспортная система: колхозники не имели паспортов и не могли без разрешения сельсовета покидать родные деревни. Кроме того, в деревне стали сворачиваться и запрещаться традиционные крестьянские промыслы, что ухудшало и без того тяжелейшее положение крестьян, особенно в нечерноземной зоне. По свидетельству Ю. Черниченко, к ликвидации многих сельских промыслов приложил руку и А. Я. Вышинский. Он обнаружил однажды колхоз, добывавший уголь в старой, заброшенной шахте, и доложил об этом Сталину. И вот еще в октябре 1938 года было принято постановление Совнаркома «О незаконной организации при колхозах промышленных предприятий, не связанных с сельскохозяйственным производством». В этом постановлении подсобная деятельность колхозов была объявлена незаконной и поставлена под прокурорский надзор. Развитие многих крайне важных и традиционных для деревни промыслов было объявлено антигосударственной практикой. Местным прокурорам предлагалось расследовать подобного рода факты и привлекать виновных к ответственности. Вскоре появилась и специальная инструкция Наркомзема и Наркомфина о передаче государственным органам тех колхозных предприятий, которые «не связаны с сельским хозяйством, продукция которых идет в продажу на сторону» [782] .