Леонид Платов - Страна Семи Трав (Повести о Ветлугине - 2)

Игра в пятнадцать вопросов?

Как бы не так! Для меня, во всяком случае, это была не игра.

Широкое бледное лицо с отброшенной со лба светлой прядью снова всплыло в моем воображении. Теперь было на этом лице мучившее меня выражение молчаливого вопроса, как бы ожидания.

Из-за стены раздался профессионально-бодрый голос: "Дышите равномерно! Следите за дыханием!"

Стало быть, Савчук уже поднялся и, включив репродуктор, делает гимнастику!

Вскоре он вышел из комнаты с полотенцем через плечо. Спущенные подтяжки щелкали его по ногам при каждом шаге.

- Вы здесь? - удивился он. - Я думал: принимаете душ. Как спалось?

- Да как вам сказать...

- Позвольте, а это что? - В изумлении он указал на кучу окурков, лежавших на подоконнике. - Не спали всю ночь? Заболели? Что с вами?

- Потом объясню... Ответьте-ка на один вопрос. Заполнены ли штаты вашей экспедиции?

- Ну, экспедиция - это громко сказано. Еду, собственно, я один. В Новотундринске найму проводника, подсобных рабочих, если понадобятся.

- Мог бы вам рекомендовать рабочего. Исполнительный. Непьющий. Бывал в Арктике. Ручаюсь за него, как за самого себя...

- Не знаю, право, - пробормотал Савчук, с сомнением глядя на меня. - К чему мне везти его из Москвы? Да кто он?

Я поклонился.

- Вы шутите! - Савчук уронил полотенце. - Подсобным рабочим? Вы? Но ведь вы кандидат наук, были начальником полярной станции!

- Устроит любая должность, лишь бы ехать с вами.

- Вы же едете в Сочи! Отпускник!

- Проведу отпуск на Таймыре.

- Нет, вы смеетесь надо мной! - сказал Савчук плачущим голосом.

- Уверяю вас, никогда не говорил более серьезно.

- Конечно, очень рад... И в Институте этнографии не будет возражений. Но я не могу понять, уяснить... В театре и в музее вы были настроены совсем иначе.

- Да, правильно. Решение оформилось позже, этой ночью.

Я сгреб окурки с подоконника и аккуратно высыпал в мусорный ящик.

- Когда же мы едем?

- Вылет назначен на десять часов. Но хотя бы вкратце, Алексей Петрович, в двух словах...

Через стену донесся голос диктора, объявлявшего погоду:

- Ночью на Земле Ветлугина - тридцать пять градусов мороза, в Нарьян-Маре - двадцать восемь...

Я повернулся к Савчуку.

- Видите ли, уважаемый Владимир Осипович, - сказал я, - не исключено, что автором записки на бересте был мой учитель географии, понаслышке известный вам, - Петр Арианович Ветлугин...

5. НА ТАЙМЫР!

Ну и что из того, что на Земле Ветлугина тридцать пять градусов, а в Нарьян-Маре - двадцать восемь? Нужды нет! Летим на Север, в Арктику!.. От вращающегося пропеллера вихрь поднялся на аэродроме. Савчук, стоящий на земле внизу, что-то кричит мне, азартно размахивая руками, но за ревом мотора не слышно ничего.

- Подать? - переспрашиваю я. - Что подать? Принять?..

Савчук сердится на мою непонятливость, азартнее прежнего размахивает руками. Он без шапки. Длинные прямые волосы его стоят дыбом. Полы пальто раздувает ветер.

- Ага! Мешок принять?

Я помогаю пилоту принять от Савчука мешок с баранками.

- Ф-фу!.. Ну, все как будто!

Пилот Жора укоризненно глядит на меня. С вылетом запоздали на три часа - и все по моей вине.

Что поделаешь! Не так просто изменить маршрут с Сочи на Таймыр, рывком развернуться чуть ли не на сто восемьдесят градусов!..

Только к тринадцати часам (вместо десяти!) все наконец уложено и улажено. Путевка возвращена в Управление полярных станций, майки, купленные для Сочи, спрятаны в гардероб до будущего лета, из чемоданов вместо маек извлечены видавшие виды рукавицы, свитер, шерстяные носки и прочее полярное обмундирование.

В управлении горячо поддержали мое решение лететь на Таймыр - имя Ветлугина говорило само за себя. Да, в конце концов, я ведь был вправе распоряжаться своим отпуском.

Лизе я дал телеграмму (потом оказалось, что та не застала Лизу на месте).

Неожиданно быстро уладился вопрос о должности. Директор Института этнографии оказался бывалым путешественником, привыкшим принимать решения на лету. Не будучи сибиреведом, он все же читал о Ветлугине и, когда я, представившись, принялся объяснять, почему так круто меняю маршрут, понял меня с полуслова.

- Только почему подсобным рабочим? - спросил он. - Это ни к чему. Ведь мы снабжаем Савчука рацией. Желаете сопровождать его в качестве радиста? Вы знаете радиодело?

На полярных зимовках практиковалось изучение смежных профессий, с тем чтобы в случае нужды один зимовщик мог заменить другого. В свое время я изучил радиодело.

- Вот и чудесно! - обрадовался директор. - Поезжайте радистом. Приказ будет отдан сегодня же.

Прощальные рукопожатия сопровождались самыми лестными для меня словами:

- Будем очень благодарны за помощь. Конечно, ваш ценный опыт и познания... Ваша репутация полярного путешественника...

Раскланиваясь, я решил, что директор института, наверное, увидел во мне няньку, в которой нуждается Савчук.

Но Савчук совсем не нуждался в няньке.

Уже на аэродроме он начал удивлять меня. Куда девались его неповоротливость и рассеянность! Он метался взад и вперед между машиной и самолетом, с легкостью перебрасывал свертки и чемоданы и даже прикрикнул на меня, когда я, зазевавшись, не успел подхватить на лету его богатырские болотные сапоги.

Я не обиделся. С рассвета этого дня владело мною ощущение какой-то радостной приподнятости.

Душа была уже в полете!..

А вскоре за душой последовало и тело. Со стуком захлопнулась дверца кабины, и аэродром с поспешно отбежавшими от самолета техниками, со стартером, державшим в руке флажок, с полосатой "колбасой", вытянувшейся по ветру, покатился назад и вниз.

- Ну, теперь расскажите о Ветлугине, - нетерпеливо попросил Савчук, придвигаясь ко мне. - Эту историю я знаю частично со слов Лизы и от друга Ветлугина по ссылке, Овчаренко. Что произошло с ним после побега? Почему вы надеетесь найти его на Таймыре?

Что я мог ответить своему спутнику? Мои догадки и надежды были пока еще такими неопределенными, шаткими...

Признаюсь, хотелось помолчать, побыть наедине со своими мыслями. Однако Савчук не унимался. Чтобы переменить разговор, я спросил, как поживает его грипп. Оказалось, что грипп Савчук забыл на аэродроме.

- Всегда делаю так, когда выезжаю из Москвы, - пояснил он, широко улыбаясь. - Теперь ему (гриппу) не поспеть за мной!..

Куда уж там поспеть!..

Мы стремительно возвращались в зиму из весны.

За оградой аэродрома осталась мартовская Москва, пахнущая дождем и сочинской мимозой. Подмосковные леса зачернели внизу. А в районе Ярославля снег на полях потерял желтоватый оттенок и заискрился-замерцал совсем по-зимнему. Потом брызнуло из-под крыла ослепительное сияние. Так встречала нас ледяная гладь Рыбинского моря.