E. Ножинъ - Правда о Портъ-Артуре Часть I

– У насъ утвердилось убежденіе, что мы долго еще продержимся на передовыхъ позиціяхъ. За это время мы успеемъ гаолянъ скосить для фуража – холодно ответилъ мне подполковникъ Іолшинъ.

Стемнело уже, когда поездъ подошелъ къ Артуру. На вокзале собралась для встречи масса лицъ, "искренно любившихъ" Стесселя.

Рейсъ и Іолшинъ сели въ поданную коляску, а Стессель, Кондратенко, Степановъ и я отправились домой верхами.

Генералъ продолжалъ ко мне сегодня особенно благоволить.

– Ну что, господинъ военный корреспондентъ, видели наши позиціи? Каковы? А? Нетъ, шалишь – не скоро японцамъ удастся ихъ забрать. Вы, того, въ своей газетке не особенно распространяйтесь. А то начнутъ наши ротозеи болтать, а солдаты обрадуются, перестанутъ усердно работать. Они ведь рады – сейчасъ напьются. Да и вообще писать не надо. Мои приказы прочтутъ. Я ведь знаю, что и какъ нужно написать.

– Мой отчетъ будетъ сжатъ и составленъ строго въ пределахъ требованій военной цензуры.

– Да что цензура? Иной разъ чортъ ее знаетъ, что пропускаетъ. Кажется, скоро самъ буду вычеркивать ерунду. Ругаешь, ругаешь этихъ самыхъ цензоровъ, а проку… следовало "истинно-русское" выраженіе.

Капитанъ Степановъ (исполнялъ должность цензора; положеніе его было не изъ завидныхъ) съ генераломъ Кондратенко ехалъ сзади, несколько отступя. Не знаю, слышалъ ли онъ лестные по его адресу эпитеты, но во всякомъ случае, если и слышалъ, ему это было не въ диковинку. Къ грубостямъ Стесселя давно все привыкли.

Мы подъезжали къ порту.

– Вонъ поглядите сокровище наше. Засела во внутренней гавани и въ усъ себе не дуетъ. Понравился ей портъ, не хочетъ выходить. Ведь только и дела у нихъ, что гавань загрязнять. Жрутъ подлецы, съ мадамами гуляютъ, пьянствуютъ, а о деле и думать забыли. Ихній адмиралъ, какъ его, Ухтомскій, князь еще – онъ только и признаетъ походы изъ западнаго бассейна въ восточный. Положительно не знаю, что мне съ ними делать. Кажется, кончится темъ, что поверну на нихъ орудія и огнемъ выгоню въ море.

– Эскадра готовится къ выходу, она поставлена въ невозможныя условія…- хотелъ было я возразить, но генералъ меня перебилъ:

– Врутъ подлецы! Никуда они не думаютъ выходить. Имъ страшно выходить – боятся японцевъ. Куда спокойней сидеть подъ защитой нашихъ пушекъ. Отъ нихъ не будетъ толку, вся надежда на сухопутныя войска. На кой чортъ намъ эскадра?- Ушла бы – по крайней мере для гарнизона провіантъ свой оставила бы, а то только безъ пользы его истребляетъ.

– Но она можетъ намъ дать почти девять тысячъ штыковъ, снаряды, орудія…

– Не надо мне ничего. Я и со своими управлюсь. Они трусы – заразятъ мне войско, а на него только у меня и надежда. Пока все идетъ хорошо. Только вотъ мои генералы все ссорятся: комендантъ съ Фокомъ, Фокъ съ Кондратенко.

Тутъ я не вытерпелъ. Сорвалось. Это была моя крупная нетактичность, которая впоследствіи принесла печальные для меня результаты.

– Простите, ваше превосходительство, но что касается генерала Фока, то его поведеніе прямо непростительно. Вспомните Кинжоу. Я ведь тамъ былъ, виделъ все. А Куинъ-Санъ? Весь гарнизонъ, все населеніе съ негодованіемъ называетъ имя этого генерала…

Генералъ Стессель посмотрелъ на меня не то недоумевающее, не то злобно. Уже было темно – трудно было разобрать выраженіе его невыразительнаго лица, крайне слабо отражающаго душевныя движенія. Посмотревъ на меня, онъ спокойно ответилъ:

– Ну нетъ, это вы напрасно такъ нападаете на генерала Фока. Это мой старый товарищъ, я его знаю почти 20 летъ. Онъ немного настойчивъ, но хорошій, очень хорошій человекъ, и я надеюсь помирить его со Смирновымъ и Кондратенко.

Я понялъ свою оплошность, возражать мне ничего не оставалось.

Мы подъежали къ зданію Пушкинскаго училища, где мне была отведена квартира; направо черезъ улицу третій домъ былъ Стесселя.

– Ну, господа, кто ко мне ужинать? крикнулъ Стессель, осадивъ коня.

Кондратенко и я, поблагодаривъ, отказались подъ благовиднымъ предлогомъ.

Эта была моя вторая ошибка.

Сделалъ я это исключительно изъ боязни, чтобы меня не заподозрили въ исканіи передъ всемогущимъ въ Артуре Стесселемъ.

Не заезжая домой, отправился прямо въ редакцію. Меня слегка пожурили за "ектенью" и намекнули о желаніи получить "крестикъ".

Утромъ Стессель разрешился приказомъ за No 430.

"При подробномъ осмотре и изученіи передовыхъ позицій я нашелъ почти все ложементы помещены на высокихъ гребняхъ трудно доступныхъ горъ, что, разумеется, правильно, взобраться на которыя представляетъ огромный трудъ, все эти ложементы имеютъ укрытія отъ шрапнельныхъ пуль и осколковъ, а следовательно и, главное, для того, чтобы этимъ стрелкамъ спокойно поражать противника, который бы вздумалъ итти на горы, ими защищаемыя"…

Лично осмотревъ эти неглубокіе рвы, я не виделъ даже признаковъ прикрытій. Кое-где солдаты устроили нечто въ роде шалашей изъ ветокъ, что, конечно, не могло защитить даже отъ дождя.

Далее:

"Надо желать, чтобы непріятель полезъ на эти горы открыто, въ атаку; пока его колонны поднимутся до 100-200 шаговъ до вершинъ, где мы спокойно сидимъ, оне утратятъ всякую способность къ удару, языки высунутъ, впереди будутъ наиболее сильные и храбрые, а сзади, внизу, будутъ наиболее слабые и трусливые; вотъ вы и ждите, когда противникъ истратитъ свои силы на подъемъ на те кручи, на которыхъ вы такъ отлично устроены (действительно!), а на 100 шаговъ изъ бойницъ крытаго ложемента (такихъ ложементовъ не было, а если и были, то только жалкая пародія на нихъ) посылай ближайшему къ тебе, а еще лучше командиру или офицеру, верную пулю; передніе, т. е. наиболее сильные и храбрые, будутъ убиты, задніе, не имея вожаковъ, залягутъ открыто и начнутъ стрелять или убегутъ, въ первомъ, а во второмъ случаяхъ ихъ разстреляютъ"…

Вотъ какъ представлялъ себе Стессель картину боя. Вотъ какую "абракадабру" онъ подносилъ ввереннымъ ему войскамъ. Хоть бы догадался спросить у одного изъ участниковъ, уже бывшихъ въ бою, какъ японцы ведутъ наступленіе.

Читая этотъ приказъ, войска хохотали – они гораздо лучше знали, что нужно делать, когда надвигается смерть.

Стессель пишетъ: "…надо желать, чтобы непріятель полезъ на эти горы открыто"… Что это за слабоумная наивность!

Генералъ, повествующій о пріемахъ обороны, еще не зналъ, что примеръ кинжоускаго боя уже успелъ показать, какъ японцы ведутъ атаку. Онъ не зналъ еще, что противникъ прежде, чемъ двинуть штурмующія колонны, которыя у него были всегда густы, велъ подготовку атаки, развивая страшный артиллерійскій огонь, который положительно сметалъ все живое на нашей оборонительной линіи, и поддерживалъ его до техъ поръ, пока японцы, выбивъ штыками нашихъ стрелковъ, не водружали на занятыхъ высотахъ свой флагъ. Только тогда орудійный огонь прекращался; но бывали даже случаи, когда японцы заберутъ высоту, а ихъ всегда прекрасно укрытыя батареи, не получивъ еще съ наблюдательныхъ пунктовъ уведомленій, продолжаютъ стрелять, поражая своихъ.