Александр Шубин - Уроки Великой депрессии

Демократия, которая хотя бы на словах признана необходимостью в области политики, полностью запрещена в области экономики. Индустриальная организация труда склонна к тоталитаризму. Идеальный работник должен быть инструментом менеджера, четко выполнять указания, а не рассуждать. «Ты начальник — я дурак». Но эти «дураки» — большинство потребителей. Нарушение обратной связи в такой системе дестабилизирует рынок. Ведь в «идеальном рыке», который автоматически восстанавливает равновесие, молекулы должны иметь сопоставимую «массу», воля потребителей должна уравновешивать волю производителей, решения должны приниматься в соответствии с объективными требованиями потребителя, который накажет предпринимателя за отклонение от своих требований. В реальном монополизирующемся рынке решения принимает небольшая группа собственников, а расплачиваются за них работники и потребители. По заключению экономиста Д. К. Гэлбрейта, «к 1930-м годам тезис о существовании конкуренции между многими фирмами, которые неизбежно являются мелкими и выступают на каждом рынке, стал несостоятельным» [9] Гэлбрейт Д. К. Экономические теории и цели общества. М., 1976. С.40. . Из-за монополизации, концентрации власти над производством в руках финансовой олигархии, собственники частных империй оторвались от экономической реальности. Эта проблема усугублялась все сильнее из-за противоречия между процессами, развивающимися в реальном производстве и в финансовой сфере. Операции с бумагами обеспечивают переливы ресурсов между производствами, обеспечивая господство капитала над ними. При этом концентрация капитала (образование так называемых «монополий» или «олигополий») опережала реальную концентрацию производства, образовывалось множества искусственных связей между производствами, которые были вызваны к жизни не столько производственной необходимостью, сколько произволом собственника, его финансовой игрой. Создание финансово-промышленных «империй», построенных по образцу государства, бюрократизация бизнеса изнутри, делало экономику все менее гибкой, все более неустойчивой.

Поскольку финансовые операции имеют самостоятельную логику и структуру, они зависят от положения дел в производстве опосредовано. Производство уже может сталкиваться с трудностями при сбыте своих продуктов, его завтрашние прибыли под угрозой, а бумаги корпорации, которой это производство принадлежит, могут расти в цене за счет привлечения все нового капитала со стороны. Если акции будут падать, от них будут избавляться, и собственники корпорации понесут потери. Чтобы не допустить этого, необходимо искусственно поддерживать цены на акции. Так возникает эффект, во многом напоминающий «пирамиду» — процветание компании зависит не от реальных успехов ее производства, а от ее способности привлечь средства, от рекламы акций.

Кстати, 90-е гг. и начало XXI в. добавило к этой картине новые черты. Это и новый, планетарный размах финансовых пирамид, и способность значительной части населения зоны процветания жить в долг. Не случайно кризис 2008 г. начался с ипотеки. Это не значит, вопреки наивным рассуждениям телевизионных голов, что в кризисе 2008 г. «виновата американская ипотека». Кризис носит глобальный характер и в этом качестве был неизбежен. Причиной кризиса стало исчерпание возможностей роста виртуально-коммуникативного сектора конца 90-х гг. Но когда эти возможности были исчерпаны, глобальная экономика продолжала спекулятивный рост. Ипотека стала одной из его форм. Средние слои покупают жилье по ипотеке в расчете на завтрашние доходы. Например, от продаж компьютерных игр. А новые игры в таких количествах уже не нужны…

Кредиты когда-то надо отдавать, акционерам нужно выплачивать дивиденды. Выстраивая пирамиду, руководители крупного бизнеса надеялись, что в дальнейшем им удастся найти новые рынки или иные возможности преодолеть «временные трудности».

Если в древности все дороги вели в Рим, то в 20-е гг. XX в. все финансовые пути глобальной экономики вели в Нью-Йорк, на Уолл-стрит. Забастовки в Бомбее и Лондоне, финансовые переговоры в Гааге и Берлине, хлебные поставки СССР и Аргентины — все отражалось на котировках Нью-йоркской фондовой биржи. Дело в том, что США были крупнейшим кредитором и крупнейшей промышленной державой того времени.

Промышленное производство США превосходило показатели Великобритании, Франции, Германии, Италии и Японии вместе взятых. В 1921–1928 гг. США инвестировали за границей 8,5 миллиарда долларов, что ставило экономику множества стран в зависимость от состояния дел на Уолл-стрите.

Америка была раем для финансистов. В 1924–1927 гг. здесь существовали самые низкие, самые выгодные для финансовых операций учетные ставки кредита в 3–4% (в Британии, например, 4,5–5%). Это обеспечивало мировой приток капитала и неслыханный размах стихийных финансовых операций. Бум и отсутствие контроля над частным капиталом привели к росту финансовых спекуляций и афер еще до того, как производство стало подходить к пределам роста. Многочисленные фонды и банки были неустойчивы. Время от времени они лопались, оставляя клиентов без средств. Причастные к аферам банковские и государственные служащие иногда кончали жизнь самоубийством. Но эти громкие скандалы не убеждали собственников капитала в том, что опасность, связанная с неустойчивостью «свободного капитализма», серьезна. Казалось, что частные провалы банковских структур не угрожают финансовой системе в целом.

По мере насыщения рынка товарами все больше капиталов уходило в финансовый рынок, где «рост» (уже фиктивный) продолжался. Это оттягивало падение, но делало ситуацию все более катастрофической. При этом либеральная идеология «монетаризма» дезориентировала финансистов, аналитиков и политиков. Ведь денежная инфляция была остановлена, в этом отношении «все было хорошо». Экономические показатели воспринимались как «реальные», в то время как происходил иллюзорный финансовый рост.

В иллюзорном мире финансов нарастали цепочки структур, зарабатывающих на процентах от доходов друг друга. Предприятиями владели компании, которые выпускали в оборот акции. Их скупали другие компании, которые выпускали свои акции и другие ценные бумаги (их часть уже не была обеспечена производством реальных ценностей). Банки и даже государственный Федеральный резерв кредитовали эти операции. Можно было сделать деньги из ничего, просто взяв кредит, купив на него постоянно растущие ценные бумаги и затем продав их. Цена бумаг по закону «пирамиды» должна была постоянно расти — иначе никто не будет вкладывать в них свои деньги, и бумага обесценится. Ведь за ней не было реальной стоимости. 40 % акций покупалось в кредит. Эти кредиты собирались отдавать из будущих прибылей. А если прибылей не будет? Это означало разорение не только самих игроков в акции, но и кредиторов-банкиров. Но беда финансистов была и трагедией страны. Паралич банковской системы в условиях частно-капиталистической экономики означал и паралич производства.