Александр Шубин - Уроки Великой депрессии

Забавно, как сегодня телевизионные цепные псы капитализма успокаивают российского зрителя: не нужно бояться падения акций фондовой биржи — это просто бумажки, «воздух». Верно, это бумажки, но без них не может работать Система, которую вы защищаете. Пока вы защищаете священное право частной собственности, эти бумажки нужны экономике как воздух. Представьте себе матросов, задыхающихся в отсеке подводной лодки, которых по радио успокаивает замполит: «не волнуйтесь, это всего лишь воздух».

Противоядием против болезней свободного рынка обычно считают государственное регулирование. Это не совсем точно — чиновничья бюрократия не более компетентна, чем бюрократия корпораций и толпы спекулянтов. Важно, что делает государство. Администрация президента Гувера и чиновники Федеральной резервной системы США пытались противостоять надвигающемуся кризису, но делали это в полном соответствии со священными принципами либерализма — вкачивали кредиты в корпорации. В. А. Гидирим, который считает главным объяснением краха 1929 г. «неразумные экономические мероприятия государства» (что, конечно же, преувеличение — причины, как мы видели, лежали глубже), так комментирует государственные меры: «Во-первых, Федеральная резервная система, отвечающая за контроль над ростом денег и кредита, предприняла в 1927 г. меры по увеличению денежной и кредитной эмиссии именно тогда, когда экономические показатели обещали спад. Это была первая попытка противостоять экономическому циклу за все 30 лет существования ФРС. Поначалу казалось, что с помощью кредитной эмиссии (объем кредитования увеличился в несколько раз) удастся избежать спада. И, несмотря на короткое оживление начала 1929 г, основная часть всех кредитов досталась рынку ценных бумаг: ушла на биржевые спекуляции» [10] Гидирим В. А. Эволюция методов государственного регулирования экономики США. www.ovsem.com/user/egmeres/2.shtml . В эту же точку были брошены финансовые ресурсы США и России в 2008 г. То есть, вместо того, чтобы лечить болезнь — снижать разрыв между объемами финансовых спекуляций и реальным объемом рынка, государство вкачало средства не в потребителя, а в частный капитал, поощрив усиление спекуляций. В начале 1929 г. пагубность этого подхода стала проясняться, и в феврале ФРС прекратила прямое кредитование финансовых спекуляций. Для спекулянтов это стало сигналом для увода средств из ценных бумаг. Финансовый пузырь достиг максимума.

«У меня нет опасений за будущее нашей страны. Оно светится надеждой» [11] Cit: Schlesinger A. M. The Crisis of the Old Order, The Age of Roosevelt. Boston, 1957. P.155. , — заявил при вступлении в должность в марте 1929 г. президент Гувер. Но именно в это время цены бумаг Уолл-стрита качнулись вниз. Государственное регулирование Гувера и дальше будет проводиться в рамках либеральных догматов. Конечно, «лечение» этого «доктора» не может быть «главным объяснением» болезни, но оно явно способствовало ее обострению и длительности.

Между тем крупнейшие финансовые олигархи начали чувствовать угрозу, но их социальная роль заставляла действовать в собственных интересах, спасать себя, дестабилизируя рынок. Если верить одному из крупнейших американских финансистов Д. Кеннеди, для него сигналом к уводу средств с рынка стал разговор чистильщиков обуви, обсуждавших, в какие акции вложить деньги. Кеннеди решил, что рынок, «на котором могут играть все и который могут предсказывать чистильщики обуви, для него не является рынком» [12] Whalen R. J. The Founding Father: The Story of Joseph P. Kennedy. NY., 1964. P.105. . Расширение числа вкладчиков создавало опору капиталистическим порядкам, но лишь до тех пор, пока не началась паника.

Количество людей, участвовавших в купле-продаже акций, выросло до 1,5 миллионов. Возникла масса, чрезвычайно подверженная панике. Панику могла вызвать массированная продажа акций. Финансовый капитал способен уйти из неперспективной компании немедленно (что невозможно в реальном производстве, где капитал — это материальные объекты). Когда хозяйство подходит к пределам своего роста, разрастание финансового рынка становится искусственным. Все создают иллюзию, что их-то компания «растет». Никто не хочет первым «ступить на землю Трои», на гибельную почву кризиса. Все продолжают грести, все глубже зарываясь носом корабля в песок. Искусственный пузырь становится все больше. Когда он лопнет, производство будет парализовано, потому что обмен между предприятиями регулируется как раз этим пузырем. За день до катастрофы миллионы работников не знают, что они производят лишнюю продукцию и сами являются лишними.

Резкого падения котировок не ожидалось. «Вползание» в кризис 1920–1921 гг. было постепенным. В 1929 г. психологически никто не был готов к внезапному обвалу. Также, как десятилетие спустя все будут ожидать от Гитлера медленного начала войны, а он будет проводить блицкриг. Психологическая неготовность к началу экономической катастрофы была преддверием неготовности к военной катастрофе. Ни элита, ни массы не были готовы к катастрофическому развитию событий.

Но ситуация 1929 г. была значительно хуже, чем в 1920 г. Во-первых, после Первой мировой войны рынок мог относительно быстро перестроиться с военных заказов на восстановление разрушенного войной. Быстро возникли новые потребности, конъюнктура улучшилась. Теперь такой быстрой перестройки на новые задачи не предвиделось, рынок вычерпывал последние возможности. Во-вторых, и это было даже серьезней, продолжалась «понижательная», ниспадающая фаза кондратьевской волны. Для того, чтобы она сменилась «повышательной», подъемной фазой, общество должно было перестроиться, выдвинуть новые задачи, сформировать новые потребности. Нужен был переход к новой фазе индустриального общества (глубже этого может оказаться разве что межформационный переход — не он ли ждет нас в первой трети XXI века?). А пока стихийный капиталистический рынок клонился к закату. В-третьих, финансисты не могли смириться с ниспадающей тенденцией и искусственно поддерживали ее своими спекулятивными играми, что создавало эффект мыльного пузыря. Акции были крайне переоценены. При росте промышленного производства США в 1926–1929 гг. на 8,1 % стоимость обычных акций выросла на 93 %. Так что падение 1929 г. неминуемо должно было стать резким и глубоким.

После первых тревожных сбоев на американском финансовом рынке в марте 1929 г. влиятельные либеральные аналитики призвали сохранять спокойствие — экономика достигла максимума, на котором на время остановится. Так бы и было, если бы котировки соответствовали реальному соотношению спроса и предложения. Индекс Доу Джонса в марте-апреле 1929 г. действительно на короткое время достиг плато на отметке 300–350. Но это было равнозначно катастрофе, так как большинство финансовых структур могло существовать только при условии роста. Поэтому были предприняты меры для последнего искусственного рывка до уровня 381 в сентябре. За это время можно было вывести из «пирамиды» часть средств, вложив их в недвижимость и реальные ресурсы. Разумеется, так поступили лишь наиболее проницательные собеседники чистильщиков обуви. А ведущие экономисты еще в октябре разъясняли, глядя на графики: «Биржевые цены достигли уровня, который похож на постоянно высокое плато» [13] Цит. по: Бум, крах и будущее: анализ австрийской школы. М., 2002. С.175. В наше время А. Шварц пытается защитить эту же позицию, доказывая, что прогноз был верным, но при условии, если бы не произошло падение производства (Там же, С.208). Одна беда — финансовый допинг как раз и оттягивал момент падения производства. Падение производства просто не могло не произойти, и затяжка с этим процессом лишь усугубляла последовавшую за крахом депрессию производства. .