И. Василевский - Романовы

Он отмечал, что новые судебные учреждения — это говорильни адвокатов, благодаря которым самые ужасные преступления остаются безнаказанными. Отмечал, наконец, что самая ужасная говорильня — это печать, которая сеет раздор и недовольство, развращает людей мирных и честных, расшатывает уважение к власти и побуждает народ к вопиющим беззакониям. «Во имя Бога» Победоносцев заклинал царя «спасти Россию», вырвать с корнем мысль о какой бы то ни было конституции, избавить страну от этой заразы, решительно отвернуться от путей, ведущих вперед, которые только что привели к убийству Александра II, резко повернуть к старому, прибрать к рукам земские и городские учреждения, укоротить печать, всемерно ослабить результаты освобождения крестьян и железной рукой утвердить самодержавие в России.

Это были как раз те самые слова, которые после убийства отца ждал перепуганный пережитым Александр III. Победоносцев оказался победителем по всей линии: его речь о пагубности прогресса и культуры оказалась программной речью. Целые сорок лет именно эта программа предуказывала жизнь России. Победоносцеву, воспитавшему Александра III, было поручено и воспитание Николая II. На целые сорок лет были туго завинчены гайки государственной машины. Удивляться ли, что сжатый пар, лишь на время бурно вырвавшийся в памятные дни 1905 года, в конце концов разорвал котел и разметал во все стороны обломки.

Воспитатель Николая II Победоносцев с самого начала царствования Александра III оказался главной фигурой при дворе. В этом костлявом человеке с бескровным ушастым лицом вампира (внешность Победоносцева воплощена Л. Н. Толстым в образе Каренина) сосредоточилось все то темное и злое, что правило Россией. Победоносцеву было тем легче утвердить свое влияние, что при дворе витали тени казненных революционеров. Александр III, напуганный смертью отца, жил все время под угрозой нового цареубийства. Приближенные царя всемерно старались усилить этот страх, благодаря которому роль жандармерии и полиции становилась все нужнее.

Легко представить себе детские впечатления Николая II.

Александр III неизменно находил на своем столе угрожающие письма террористов. Такие же письма оказывались неожиданно то в карманах царского платья, то в поясках царских детей. Историки объясняют появление этих писем тем, что революционеры имели будто бы много сочувствующих среди высокопоставленных лиц, мечтавших о либеральных днях предыдущего царствования. Но мы, пережившие разоблачения Азефа и Богрова и знающие, до каких пределов может дойти провокация, можем предположить другое, гораздо более правдоподобное объяснение. Письма, вероятнее всего, подбрасывались самими же представителями жандармерии и царской охраны, искавшими все новых и новых подачек, желавшими все большего и большего влияния.

Так или иначе, но маленький Николай рос в атмосфере постоянной напуганности. Александр III отказался от мысли поселиться в Петербурге и жил безвыездно в Гатчине, превращенной в своего рода крепость. Нечего и говорить, что у всех входов и выходов стояли усиленные караулы. Строжайше предписано стрелять во всякого, кто попытается проникнуть на территорию дворца. На несколько верст вокруг тоже тянулись цепи солдат в несколько рядов, которым предписывалось без особого распоряжения коменданта не пропускать живым ни туда, ни обратно ни одного человека.

Особые отряды дежурили также в подвалах и на чердаке дворца на случай попытки поджога или подкопа. Телохранители несли личную охрану царя. Для этого выбирались солдаты крупного роста, богатырского телосложения, наделенные большой силой. Обязанностью этих лейб-казаков было днем и ночью стоять у дверей царского кабинета, спальни, столовой. Особое внимание уделялось тайным агентам, которые в переодетом виде бродили на много верст вокруг дворца и следили за тем, что делают и говорят люди, кто и зачем приезжает в Гатчину.

Целый ряд сложных мер принимался также на случай попытки травить царя. За провизией царского стола посылали каждый раз в новое место, причем поставщики не должны были знать, для кого закупают продукты. Повара и поварята служили в царской кухне в огромных количествах для того, чтобы назначать каждого из них на работу можно было не слишком часто, по очереди. Дежурить в ожидании назначения на работу должны были все, но только в последний момент это назначение давалось. Получившие наряд на данный день повара с этого момента изолировались от всех остальных и впускались на царскую кухню не иначе, как после тщательного обыска дежурными офицерами конвоя его величества.

Но эти меры считались недостаточным. И хотя Александр III распорядился, чтобы на кухне дежурил ежедневно кто-нибудь из членов семьи, чаще всего сама государыня, он, садясь за стол в кругу приближенных, не начинал есть, пока не убеждался, что все остальные сидящие за столом едят это блюдо спокойно. Таковы оказались в быту двора теории Победоносцева: чем безграмотнее и темнее народ, тем прочнее самодержавие.

И сама эта теория, и всеобщая напуганность, господствовавшая при дворе, одинаково сильно отразились на худеньком мальчике, росшем в этих условиях, на будущем императора Николае II.

Если исключить постоянный страх перед террористами, в остальном семейный быт, окружавший в детстве Николая II, почти ничем не отличался от жизни замкнувшегося в своем имении помещика средней руки. Пышности Александр III не любил. Жила царская семья не в парадных комнатах, а на антресолях, приспособленных для прислуги. Комнаты были узкие, тесные.

— Даже рояль поставить негде, не помещается, — жаловалась государыня Мария Федоровна.

— Ничего, ничего, пианино поставили, и ладно, — успокаивал ее супруг.

Комнаты, в которых жила царская семья все эти годы, настолько низки, что человек среднего роста легко доставал рукой до потолка. Для могучей высокой фигуры Александра III они были и вовсе недостаточны. Но именно это и нравилось ему. Он был скуп в личной жизни. Например, фотографии, которые с немецкой аккуратностью развешивала по стенам Мария Федоровна, так и прикреплялись к стенам кнопками.

Правда, придворные балы в эти годы, по давно заведенному порядку, были совершенно исключительны по роскоши. «Это что-то фантастическое, воистину азиатское!» — удивлялись иностранцы. Ничего подобного по блеску, пышности и богатству не было ни при одном из европейских дворов. Но пышные балы и приемы — это было уже служебное, царское, обязательное, а все относящееся к этой области для Александра III было резко отделено от его личной жизни.

Это служба. И ее, эту царскую службу, Александр III, надо отдать ему должное, исполнял умело и с достоинством. Знаменитые фразы «Европа может подождать, пока русский царь ловит рыбу» или «Пью за здоровье моего единственного друга, царя Николая Черногорского» вызывали волнение европейских послов, аккредитованных при русском дворе, производили огромное впечатление во всем мире.