Марина Могильнер - Конфессия, империя, нация. Религия и проблема разнообразия в истории постсоветского пространства

Имперская власть часто ударялась в конспирологию перед лицом неожиданно стойкого морального сопротивления своей мощи. В данном случае страх перед некоей вездесущей «враждебной силой» усугублялся действительно оживившейся деятельностью католических мирских братств, о существовании которых чиновники узнали лишь незадолго до того. Как и в других частях современной католической Европы, приходские братства создавались для поддержания в верующих благочестия, ревности в исполнении церковных обрядов, повышения нравственности, и не в последнюю очередь — для наблюдения за конфессиональной дисциплиной и предотвращения отпадений в другую веру. Рост авторитета братств был частью общеевропейского «католического возрождения» второй половины XIX века [582]. Как таковое, движение католических братств, хотя и осложнявшее порой отношения между конфессиями, вовсе не обязательно было связано с межэтническими конфликтами [583]. Однако виленская администрация видела в институте братства исключительно проявление польского сепаратизма — остаток подпольной сети повстанческой организации. Задним числом братства обвинялись в распространении «мятежа» 1863 года, причем домысел о том, что в монашеских наплечниках, служивших атрибутом братчиков и сестер, было удобно перевозить повстанческие прокламации, прямо-таки завладел воображением чиновников [584]. Тот простой факт, что братчики усилили надзор за единоверцами в ответ на действия миссионерствующей администрации, терялся в конспирологических построениях.

Нет сомнений в том, что братства, а равно и члены католического клира, охотно участвовали в распространении среди недавних обращенных слухов, неблагоприятных для православия. Так, толки о том, что сам Константинопольский патриарх перешел в католицизм, тем самым автоматически подчинив российскую православную церковь Святому престолу [585], высмеивали популярный тогда прогноз о неизбежном закате католицизма. Довод о том, что под властью русского царя мирно уживаются «семьдесят семь вер», а потому нет никакой нужды уходить из одной в другую, обыгрывал народные легенды о числе «языков» и исповеданий, восходящие к книжным сказаниям о строительстве Вавилонской башни [586]. Немалую тревогу у властей вызывало то, что в местностях, где они закрывали костелы и целые приходы, братчики брали на себя исполнение некоторых треб и устраивали богослужение на дому. Особенно решительно братства действовали в Волковыском уезде Гродненской губернии — именно там, где администрация в течение 1865–1866 годов, основываясь на законах о смешанных браках, развернула наступление на «латинизантов». В донесении генерал-губернатору А. П. Стороженко уверял, что волковыские братчики готовы на все, лишь бы удержать колеблющихся в католицизме: один из них грозится «вешать тех, которые будут присоединяться» к православию, и ему «беспрекословно повинуются» [587].

Власти столкнулись с феноменом, совершенно естественным для ситуации неравного (с точки зрения государственной поддержки) межконфессионального соперничества — ради сохранения своей паствы духовенство дискриминируемой конфессии и наиболее преданные вере миряне прибегали к жесткому моральному нажиму на рядовых единоверцев или недавних отступников [588]. Можно сомневаться, грозился ли волковыский братчик вешать своих односельчан за переход в православие, но вообще подобные приемы устрашения отнюдь не невероятны в той ситуации. Многие католические священники не собирались сидеть сложа руки и созерцать, как у них похищают паству, между тем как большая часть завлеченных в «царскую веру» ожидала осязаемых материальных льгот в награду за переход. Власти же, отдававшие себе отчет в том, что по счетам надо платить, не приступали даже к проектированию соответствующих мероприятий. Трезвая оценка положения подсказывала, что надо вести кропотливую работу по аккультурации бывших католиков к новой вере и не инспирировать новых массовых обращений. Однако «обратители» смотрели на вещи иначе. Кампания массовых обращений стала для некоторых из них самоцелью и осмыслялась в терминах схватки с «латинством» не на жизнь, а на смерть.

К середине 1867 года Баранов полностью отдал дело обращений, сосредоточившееся к тому моменту в Минской губернии, на откуп энергичному Стороженко. Гордившийся своими казацкими корнями (и внесший лепту в нарождавшуюся украинскую литературу) [589], Стороженко представлял себя в Вильне наследником исторической традиции противоборства с «латинством». Он сосредоточил усилия на католическом простонародье трех смежных уездов Минской губернии — Слуцком, Пинском и Новогрудском. Именно там находились местечки Кривошино и Липск, где в начале 1867 года ему при содействии воинских команд удалось предотвратить отпадение новообращенных. Теперь Стороженко переходил от обороны к атаке. Именно на этом — по счастью, последнем — этапе массовых обращений прагматизм «обратителей» выродился в цинизм, уживавшийся с возвышенным представлением о себе как истребителях «латинства».

«Штаб-квартирой» команды Стороженко стало местечко Ляховичи Слуцкого уезда — центр многолюдного католического прихода и место проведения двух ежегодных ярмарок. В марте 1867 года Баранов своей властью, помимо католической церковной администрации, назначил настоятелем Ляховичского прихода протеже Стороженко — ксендза Анзельма Гирдвойна (бывшего викария в Кривошине) — при условии, что тот примет православие сам и увлечет за собой возможно больше прихожан [590]. Закрытый в июле 1867 года костел был спешно переоборудован в православную церковь, которую при большом стечении народа освятили в сентябре. Вместе с Гирдвойном к православию присоединилось, согласно рапорту Стороженко, около 2500 человек [591].

Дальнейшее развитие кампании ставилось в прямую зависимость от материальной заинтересованности ксендзов — последователей Стрелецкого и Гирдвойна. В конфиденциальной переписке друг с другом и с самим Барановым «обратители» не скрывали, что делают главную ставку на стяжателей и бедняков. Так, о пожаловании обратившимся из католицизма священникам казенных ферм Стороженко ходатайствовал перед Барановым настойчиво и даже с некоторым злорадством. Похоже, посулы раздачи ферм вызывали в его воображении некий водевильный тип ксендза, капитулирующего перед искусом мирского благополучия. В одном из соответствующих служебных рапортов Баранову Стороженко неожиданно сбивается на игривый тон публицистической сатиры:

Для большей приманки ксендзов в православие необходимо как можно поскорее назначить о. Антонию Гирдвойну ферму. Ксендзы очень любят заниматься хозяйством, плодить домашнюю птицу и в особенности свиней. И в самом деле, сколько прелести в этих фермах!.. Во время досуга св. отец уединяется в свою пустынь и предается там религиозной медитации. …Хозяйством его заведывает молодая женщина с роскошными формами, на огороде работают смазливые девки… Перед такими картинами довольства стушевывается и самая Римская непогрешимость! Если последует Высочайшее соизволение на назначение пожизненной пенсии Гирдвойну, то об этом нужно будет немедленно заявить для всеобщего сведения по Сев. — Зап. краю. Виленских ксендзов очень интригует это обстоятельство [592].