Марина Могильнер - Конфессия, империя, нация. Религия и проблема разнообразия в истории постсоветского пространства

Кроме того, такого рода «кочевье» являлось средством исполнения одного из евангельских наставлений Христа. Отправляя своих учеников «проповедовать Царствие Божие и исцелять больных», он сказал им: «…Ничего не берите на дорогу: ни посоха, ни сумы, ни хлеба, ни серебра, и не имейте по две одежды, и в какой дом войдете, там оставайтесь и оттуда отправляйтесь в путь. А если где не примут вас, то, выходя из того города, отрясите и прах от ног ваших во свидетельство на них» (Лука 9.2–9.5). Ведь и сам Христос «кочевал», постоянно перемещаясь и проповедуя народу. Таким образом, жители тех мест, которые посещал епархиальный архиерей, снабжая его всем необходимым для жизни, тоже выполняли наказ Спасителя, ибо по христианской традиции архиерейство есть образ Христов.

Епархиальному архиерею приходилось также учитывать традиционный рацион жителей определенной местности, которого они могли придерживаться во время поста в силу особенностей климата, почв и т. д. — факторов, определявших круг сельскохозяйственных культур, возделываемых на данной территории. Рацион горцев (тех же хевусров, пшавов, мтиулов и др.) и населения, например, относительно равнинной Мегрелии или Имерети (в более широких масштабах — Западной и Восточной Грузии) различался значительно. Кроме того, несравним был и уровень достатка жителей равнины и гор, а соответственно, и их возможности «прокормить» местное духовенство: горцы всегда жили значительно беднее. Расширение пределов епархий до масштабов таких регионов, как Западная и Восточная Грузия, стирало все эти чисто земные, но тем не менее очень важные для церковной жизни нюансы, физически удаляя духовенство от прихожан. С недостойным, по мнению имперских администраторов, сана архиерея «кочевым» обычаем было покончено.

Если перенести новую, «пореформенную» административную структуру Грузинской церкви на карту, несложно будет заметить, что в результате коренной реорганизации ее территориально-административного устройства имперские власти, вероятно, неосознанно для самих себя, пришли к совершенно новому принципу организации епархий в Грузии. Если раньше основанием служило церковное предание, на формирование кафедр также значительное влияние оказывали и условия биоландшафта, то после церковных реформ первой четверти XIX века границы грузинских епархий стали совершенно отчетливо совпадать с границами существовавших на тот момент административных единиц (губерний и княжеств), а также с этническими и субэтническими ареалами. Особенно очевидно это было в Западной Грузии.

Так, в течение первой половины XIX века здесь были созданы Имеретинская, Мегрельская, Гурийская и Абхазская епархии, сами названия которых содержали очевидную этническую коннотацию. На смену церковной традиции пришел «этнографический» и политический принцип церковной организации. Грузинская церковь же в течение всей своей истории, напротив, абстрагировалась от всевозможных внутренних этнических и субэтнических границ, более того — нивелировала их, располагая для этого таким мощным инструментом, как единый язык богослужения, которым был грузинский. В условиях характерной не только для Грузии, но и Кавказа в целом этнической пестроты дефрагментация местного социума была особенно трудной задачей, которая оказалась под силу, по сути, только церкви.

Что касается Западной Грузии, то одной из главных причин отхода от принципа этнической и политической «экстерриториальности» в устройстве церкви в период экзархата являлась политическая конъюнктура. Существование здесь сразу трех автономных владений — Мегрельского, Гурийского и Абхазского княжеств — и решительность их правителей в борьбе за единоличный контроль над местными церковными структурами, а также их финансовыми и политическими ресурсами обусловили вполне естественное для той ситуации формирование трех соответствующих епархий, границы которых в точности совпали с пределами указанных княжеств. Для их владетелей Дадиани, Гуриели и Шервашидзе это служило еще одним доказательством их особого статуса. При этом из того же эпизода с укрупнением епархий в Мегрелии нетрудно увидеть все более увеличивавшееся влияние светской, на этот раз уже не российской, а традиционной власти на церковные дела. Под предлогом защиты интересов церкви, якобы неотделимых от их собственных, «опека» владетелей над местным духовенством становилась все более ощутимой.

В более широком масштабе «вписывание» новых епархий в политико-субэтнические границы, как представляется, имело последствия в отдаленной перспективе. Не случайными в этом контексте были предложения, звучавшие из уст представителей кавказской администрации уже в середине XIX века (например, первого наместника М. С. Воронцова) о том, чтобы готовить священников, способных служить на мегрельском и абхазском языках [690]или вести проповедь в Сванети на русском языке [691].

В то же время нельзя не отметить сам факт объединения двух католикосатов, существовавших на грузинских территориях к началу XIX века, — Мцхетского (Восточногрузинского) и Имеретино-Абхазского (Западногрузинского). Если первый прекратил свое существование в 1811 году с отзывом в Петербург католикоса-патриарха Антония II, то выдворение из Имерети в 1820 году митрополита Досифея Кутатели (Кутаисского), который в течение более чем 20 лет выполнял функции местоблюстителя престола католикоса Имеретинского и Абхазского, фактически означало упразднение католикосата и в Западной Грузии. Параллельное существование этих двух центров не нарушало ни экономических связей, ни тем более вероучительного единства Грузинской церкви, поскольку преимущество всегда оставалось за Мцхета как духовным центром всех картвелов. Главным же стимулом к их административному объединению имперскими властями в первой четверти XIX века были отнюдь не религиозные мотивы, а стремление к максимальной централизации церковного управления и «очищение» его от элементов местного феодализма. Осуществлению именно этой задачи были призваны содействовать укрупнение епархий, сокращение числа церквей и духовенства, а также создание таких органов церковного управления, как Грузино-Имеретинская синодальная контора.

Административное объединение Мцхетского и Имеретино-Абхазского католикосатов произошло в рамках новой церковной структуры — Грузинского экзархата. Само греческое понятие «экзарх» обозначает главу церковной автономии или отдельной церковной области. Однако немаловажно отметить тот факт, что западногрузинские политические единицы, пользовавшиеся автономными правами (Мегрельское, Гурийское, Абхазское княжества), гораздо более соответствовали этому статусу в административно-политической системе, чем Грузинский экзархат в системе церковного управления империи. Владетели в Западной Грузии во многих вопросах внутренней жизни своих княжеств пользовались значительной свободой, в то время как одной из главных обязанностей экзарха было максимальное подчинение церковной структуры и иерархии в Грузии российскому Синоду. Экзарх отличался от остальных епархиальных архиереев тем, что его власть распространялась сразу на несколько епархий, предстоятели которых находились под его началом. В определенном смысле институт экзарха по кругу своих прав и обязанностей в системе российского духовного управления на Кавказе соответствовал институту главноуправляющего в Грузии как главы всей гражданской администрации. Вряд ли это совпадение было случайным, если учитывать парадигму развития Русской православной церкви синодального периода. В этом отношении вполне объяснимым выглядит и неофициальный синоним названия должности экзарха, встречающийся в некоторых российских документах того периода: « начальник над грузинским духовенством».