Вадим Васильев - История новоевропейской философии

— А в чем он видел отталкивание?

В смысле?

— Ну, вот гравитация — это притяжение …

А сила отталкивания? Ну, отталкивание — это упругость, как бы сопротивляемость. Когда вы пытаетесь в него проникнуть, тело сопротивляется. Это и есть сила отталкивания.

Ну, в общем, любопытная теория. Такая индивидуалистичная сила, а гравитация — более общее начало.

— А вот, судя по всему монады, он по — лейбницевски понимал.

Нет, монады, как вы поняли, я думаю, если суммировать то, что я сказал, конечно, он понимал не по — лейбницевски. Потому что лейбницевский взгляд на монады для него слишком уж смел. Никакого основания у нас считать, что монады обладают перцепциями — все — у нас нет. Мы не можем ничего о них сказать, мы не знаем, как устроены элементы, конституирующие пространство, ничего об этом не известно. Мы даже о собственной душе мало, что можем сказать. Понимаете, мы настолько плохо все это знаем, что даже не можем решить: отличны ли мы сами — души, — от этих элементов пространства. Т. е. полный мрак. И понятно, почему. Потому, что опыт здесь нам ничего не может открыть конкретного. А сил разума достаточно лишь для выведения самых общих представлений о том, как все это устроено, не более того. Вот так. То есть, можно сказать, что Кант ближе вольфовской монадологии, чем лейбницевской, потому что Вольф тоже не соглашался с Лейбницем в его уверенности, в его безбрежном оптимизме, верности своей теории всеобщей, такой, перцептуированности, что ли, монад. Может это, просто какие‑то вот такие первоначальные атомы бытия духовные.

— А как они повинуются, если они мертвые, если у них нет души, восприятия, как они повинуются каким‑то законам? Вот атомы повинуются каким‑то законам. Как это может быть без положения, что они.

Хороший вопрос. Тут, Декарт же, например, считал, что материя может повиноваться божественным законам. Все же зависит от божества, в конце концов, он их не спрашивает. Наоборот, не повиноваться законам может лишь существо, одаренное разумом, а все остальное повинуется им. И в природе только человек нарушает законы, все остальные живут по законам. Так что уж, скорее вопрос надо обернуть на человека: как человек может повиноваться законам. Это понять сложнее, чем как неодушевленное существа может им повиноваться — у него просто нет выбора, никакого другого, кроме как делать так, как предписано механикой бытия. Тем более Бог непосредственным образом участвует в организации взаимодействия монад.

И интересно, что, по сути, Кант предлагает одно из доказательств, любопытное доказательство бытия Бога. Оказывается, для того, чтобы убедиться в бытии Бога, надо просто взглянуть на окружающий нас пространственный мир, всмотреться в него и понять, что само это пространство невозможно без первопричины, объединяющей все части взаимодействующих вещей. Ну, правда, Кант особо на этом доказательстве не настаивал, что интересно, и в 1763 году., хотя эта тема часто сквозной была, между прочим, одной из сквозных тем. Наиболее в яркой степени, эта тема божественных условий пространства выплеснулась в диссертации Канта 1770 года «О форме и принципах чувственно воспринимаемого и интеллигибельного мира». В этой диссертации, которую некоторые считают уже критической даже, работой Канта, а в ней видят такие вот архаичные пласты. Потому что вопросы были поставлены еще в первой студенческой работе Канта, и вот здесь Кант довел их до совершенства. Почему, тем не менее, Кант не называл это строгим доказательством бытия Бога, судить сложно. Может быть, потому что сама эта первопричина здесь рисуется очень расплывчато. Известно, что она должна быть, но как она устроена — непонятно.

Поэтому, Кант изобрел другой аргумент. Он изложил его в работе 1763 года «Единственно возможное основание для доказательства бытия Бога», так вот она называется. Очень большой труд — я уже сказал, что это одна из самых крупных его работ докритического периода. Работа состоит из двух частей: критической и позитивной.

В критической части Кант в пух и прах разбивает традиционные доказательства существования бытия Бога. Любопытно, что вот эта критическая часть полностью перешла в «Критику чистого разума», с очень незначительными изменениями. Кант в этом плане позицию свою не поменял. Это еще один момент к вопросу о преемственности двух этапов его философии. В критические сочинения многие докритические работы просто вошли в качестве их компонентов, не было такого однозначного отрицания, хотя Кант и писал, что «я отказался от всех своих прежних сочинений, я подверг их отрицанию, или, по крайней мере, усомнился в них», но на деле это не совсем так. Хотя, вот когда, скажем, в девяностые годы затеяно было благородное, хорошее очень дело учениками Канта — издание его ранних работ и вообще его сочинений (не только ранних работ, но вот маленьких работ), то Кант не соглашался с тем, чтобы печатали какие бы то ни было его произведения, написанные до 1770 года; он протестовал. Но потом его уговорили, и целый ряд работ все‑таки был включен в это собрание сочинений. Имеем факт довольно показательный, по крайней мере, демонстрирующий атмосферу такого эмоционального разрыва Канта со своей докритической философией.

Но вернемся в 1763 год… Отличие от «Критики.», однако, состоит в том, что в «Критике.» — то никакого позитивного доказательства существования бытия Бога Кант не предлагает. А здесь он предлагает собственный аргумент. Этот аргумент, который он выдвигает, которым он, видимо, гордится (хотя он аналогии имеет в предшествующей истории философии, в частности у Николая Кузанского было похожее рассуждение), так вот, он его называет онтологическим аргументом. А борется он, главным образом, с тремя доводами: с картезианским, так называемым, доказательством — от всесовершенства бога к необходимому его существованию; с космологическим доводам — от случайности существования нас самих к необходимости первопричины; и с физикотеологическим доказательством — от целесообразности мира к его мудрому устроителю. Ни одно из этих доказательств неудовлетворительно, по его мнению. Критику я пока не буду разбирать, потом поговорим, когда будем анализировать его «Критику».

— Фома Аквинский выдумал космологическое…?

Ну, да и космологическое, да и физико — теологическое тоже были у Фомы. То, что Кант называет космологическим, это сжатое изложение трех аргументов Фомы — от движения, от случайности и от причины к Первопричине. А физико — теологическое — это тоже доказательство, которое излагает Фома, и у Фомы есть еще одно доказательство, аналога которому не находится у Канта — от идеи совершенства к совершенному существу.