Вадим Васильев - История новоевропейской философии

Хотя некоторые пытаются это оспорить, сказать, что тут речь идет у Беркли об умозаключениях.

— Т. е. у нас нет идеи души потому, что она активна?

Терминологически так у Беркли: нет идеи души именно в силу ее активности. А в идеях самих по себе нет никакого представления об активности — это как смена декораций происходит: что‑то вроде (если уж мы сегодня вспоминаем о Платоне) этого знаменитого проноса кукол над ширмой, отображающихся в пещере, в которой мы сидим. Помните этот «Миф о пещере»: мы видим тени, а тени эти возникают от того, что у входа за ширмой ходят люди и несут в руках кукол — эти куклы как раз отображаются на стенах пещеры и воспринимаются нами за реальный мир. Никаких связей между этими куклами нет, разумеется — они не влияют друг на друга, они совершено бессильны и лишены энергетических возможностей — также, вот обстоит дело и с идеями. Доказательство, еще раз, очень простое: мы не видим непосредственной передачи воздействия от идеи к идее. За одной идеей может последовать все, что угодно: это значит, что одна из них с необходимостью другую не влечет… А значит, что и действенной силы мы здесь не наблюдаем. Она известна Богу — эта внутренняя связь идей, но нам она закрыта для понимания. Вот таков, в целом, Беркли.

И последнее, что я скажу о нем — зафиксирую обещанное мною различие между лейбницевской и берклиевской онтологиями (при всем их сходстве, которое мы зафиксировали). Ведь кажется, что системы их конгруэнтны практически (у того есть воля, у Лейбница тоже: монады обладают перцепциями и стремлением.). Но разница состоит в том, что, во- первых — Беркли не сторонник бессознательных перцепций; и это отличает его учение о душе (и вообще отологию) от лейбницевской. Лейбницевские монады это островки — ничтожнейшие островки сознательного (в лучшем случае), в океане бессознательных перцепций. А у Беркли все по сути ограничивается сознательной жизнью — в этом он последователь Локка и Декарта. Вспомните, Лейбниц использовал свою теорию бессознательных перцепций, чтобы объяснить, откуда в душе возникают новые ощущения: ведь монады замкнуты, «не имеют окон», и поэтому они из себя должны черпать содержание своих ощущений. Но для Беркли здесь нет никакой проблемы: эти новые ощущения доставляются нам непосредственно Богом — Бог не нуждается в окнах, чтобы к нам войти. Это ведь и Лейбниц признавал, он тоже говорил, что монады поддерживаются в их бытии Богом: значит, он допускал‑таки какое то влияние на монаду. Но почему же он тогда так непоследовательно рассуждал, что из самих себя монады должны черпать содержание своих перцепций (и сами эти перцепции)? Значит, надо допустить, что и это содержание тоже от Бога происходит — это гораздо понятнее и логичнее. Ну, Беркли не касался лейбницевских работ, он здесь самостоятельно развивался. Не испытал сильного влияния хотя бы потому, что главная работа Лейбница вышла в тот же год, что и «Трактат о принципах.». А мелкие работы Лейбница неизвестны были. «Монадология» вообще позже была написана, даже позже «Трех разговоров.». Вот в этом существеннейшее различие.

Ну и понятие предустановленной гармонии также не актуально для берклиевской системы, потому, что здесь нет этих замкнутых монад опять‑таки, нет у них своих внутренних программ и нет необходимости так все точно заранее согласовывать: совпадения, пересечения индивидуальных судеб монад — можно все это решать непосредственно. В этом плане онтология Беркли действительно ближе мальбраншевской концепции «суетливого Бога», который все делает без конца: перемещает, вызывает ощущения.

Философия Беркли оказала весьма серьезное влияние. Вы уже поняли, что, скажем, во Франции в XVIII веке ее воспринимали как каприз, как причуду какую‑то толком не понимая вообще, о чем говорит Беркли, и считали его субъективным идеалистом. Но если говорить о его влиянии на английскую философию, то здесь у него был достойный приемник (учеником его трудно назвать, это был очень самостоятельный философ) — Дэвид Юм (1711–1776), о котором мы сейчас будем говорить. Он много ссылался на работы Беркли, некоторые его теории он использовал в своих сочинениях — к, примеру, теорию абстракций он взял у Беркли, открыто сославшись на автора и модифицировав ее немножко. Вот это рассуждение о субъективности первичных качеств тоже играет определенную роль в системе Юма, хотя он и не придавал ему безусловной значимости, не считал это доказанным, что ли, доводом: мог лишь рассматривать его как таковой, но не безоговорочно (это для него было не очень принципиально). Юм говорил, что философия Беркли может служить истинным источником скептицизма — такое суждение он высказывал о ней; хотя — с изумлением добавлял Юм — сам автор считает, что опровергает скептицизм, борется с ним. а в действительности она приводит человека в недоумение, вызывает интеллектуальную оторопь — а это и есть скептическое состояние, резонно замечает Юм. И в этом плане ему можно поверить потому, что он был, как говорил Кант, самым выдающимся из современных скептиков. Как‑то, в лекциях по логике в конце (17)6о — х годов, рассказывал Кант о Юме и вот такую выдал формулировку; подробно описывал его сочинения, сборник которых вышел как раз в то время в Германии.

Ну. итак, переходим к Юму (все достаточно гладко у нас получается)

Итак, переходим к Юму (все достаточно гладко у нас получается).

Наш следующий герой Дэвид Юм. Этот философ особое место занимает в истории новоевропейской мысли. В каком‑то плане его учение это переломный момент новоевропейской философии. Ну, хочу сказать, что по духу своему оно совершенно не похоже (его философские построения) на все, что было до этого, на протяжении полутора столетия. Мы здесь встречаемся с новым типом философии. И вот это, когда вы будете читать или готовится к экзамену, обязательно надо это учитывать, потому что иначе можно вот так по инерции проскочить многие его рассуждения.

Его называют иногда скептическим философом, и сам он тоже часто себя называл. Но скептицизм — это далеко не главное, так сказать, далеко не главный образ юмовской мысли. Вообще говоря, это скорее позитивный философ, чем скептический, — это тоже надо помнить. Но европейской культуре потребовалось очень много времени, примерно полтора столетия, чтобы понять это. Лишь в начале 20–го века в интерпретациях юмовской философии стали преобладать позитивные черты. Не позитивистские только (хотя позитивисты его считали своим, — кто только его не пытался к себе перетянуть), но именно позитивные.

Значит, в 18–ом веке Юма в основном воспринимали как скептика, тем не менее. Вот как самого выдающегося из современных скептиков, или как «виртуоза сомнений», как его назвал Иоганн Тетенс, который очень хорошо знал его работы и достаточно позитивно их воспринял, в Германии. Но в 19ом веке о Юме очень мало вспоминают. Т. е. этот философ выпадает из большей части истории философии 19–го столетия, потому что климат философский того времени определялся совсем другими системами, прежде всего кантовской философией, которая дала очень обильные плоды, проросшие, так сказать, и в волюнтаризм Шопенгауэра и панлогизм так называемый Гегеля, и эти идеи заполонили 19–ое столетие. Потом они обрушились, эти парадигмы все, просто крах произошел в середине 19–го века. И на смену им…, условно говоря, ну может быть «кантовским» не совсем правильно называть, Кант как бы шире тех направлений, которые там возникли — настолько мощная фигура, что она вообще вне времени находится в принципе, ну «фихтевских», скажем, «кантовско — фихтевских» новаций. Вот Фихте — истинный основатель этой парадигмы 19–го века. Ну, хотя он вполне, так сказать, честно, и полностью с ним можно согласиться, говорил, что он базируется на кантовских идеях, их продолжает. Мы еще поговорим об этом. Факт тот, что новые парадигмы 20–го века, прежде всего аналитическая и феноменологическая, — они, наоборот, необычайно тепло, скажем так, относились к Юму и видели в нем предшественника. И именно с конца 19–го начала 20–го века Юм увереннейшим образом стал набирать оборот, так сказать, философский и авторитет, и сейчас он прочно занимает одно из ведущих мест в дискуссиях современных философов. В «пятерке» он твердо держится и думаю, что это уже очень надолго он занял это место.