Владимир Прибытков - Тверской гость

Мысли о Москве больше не беспокоили Михаила. Он был скор на забвение. Сильнее страшил его загадочный мужик - убийца. Ведь в одном шаге от князя стоял! Худущий, глаза запали... Не зря тогда сердце замерло, не зря!

На другое утро Федор Лисица, как всегда, отправился в детинец к приказной избе. Вместе со всяким людом прошел в ворота, побрел ставшими знакомыми проулками.

В проулках меж домов, огороженных тынами - где из бревен, где из кольев, - толклись торговцы, слонялись бездомные попы, искавшие места или даровой выпивки, гремели телеги с деревенскими кладями, - мужики везли боярам свою дань. На телегах краснели говяжьи и бараньи туши, свешивала длинные шеи битая птица, вздымались кадки с маслом, творогом и капустой. Пропуская обоз, Федор увидел знакомого купца, тоже немало просидевшего у приказа.

- Здорово! - осклабился Федор. - Ну, што слыхать? Моя-то обида решилась!

Купец как-то странно поглядел на Федора, отодвинулся и, ничего не ответив, замешался среди народа.

До избы оставалось рукой подать, как Лисицу окликнули. Горбоносый, черноглазый псарь Никиты Жито в кафтане с галунами торопливо пошел в сторону, кивая на ходу - иди, мол, за мной... Федор, недоумевая, почесал в затылке, нерешительно затоптался на месте: уж очень хотелось поскорее узнать в приказе, как его дела. Однако псарь ждал, и Федор свернул к нему.

Увидев, что Лисица идет, боярский слуга валкой походкой двинулся по проулку, изредка оглядываясь и осторожно подмигивая.

Так миновали они один проулок, другой, третий и вышли в незнакомый Лисице тупик. Весь тупик был застроен амбарами, службами, теснившимися к богатому боярскому двору.

В ворота двора въезжал обоз.

Псарь дождался Федора, быстро спросил:

- Видал тебя кто у приказа?

- Нет, - удивленно ответил Федор. - А што?

- Иди! - подтолкнул его псарь. - Живей!

Они проскочили в ворота за последним возом.

- Запри! - приказал псарь челядинцу в тулупе. - Где боярин?

- В хоромах.

Псарь провел Федора в избу для челяди, где в этот час никого уже не было, притворил дверь и, садясь на лавку, расстегнул ворот кафтана.

- Ну, мужик, счастлив твой бог! - сказал псарь. - Я и сам-то не отдышусь.

- Пошто? - непонимающе, но уже тревожно улыбнулся Федор. - Чего ты зазвал-то меня?.. Иль не принял князь челобитья?

Псарь оглянулся на дверь, понизив голос, ответил:

- Горе лыковое! Куда совался-то? Знаешь, как дело повернулось?.. Землю вашу монастырю отписали, а тебя схватить велено!

- Господи! - опустился на лавку Федор. - Неужто правда? - В мыслях вдруг мелькнуло: "А купец?" Вспомнил его странный взгляд, то, как отстранился он и замешался в толпу. Уже знал!

- Мне врать незачем, - ответил псарь. - А дело плохо, мужик. Молись богу за боярина нашего, это он велел сыскать тебя и упредить. Не встреться ты мне - сидел бы в пытошной.

- Да за што?! За што?! - взмолился Федор. - Нету вины на мне!

Псарь поднялся, громыхнув лавкой.

- Я-то верю. Там не поверили бы!.. Ну, сиди. Велел боярин оповестить, как ты сыщешься. Да не говори ни с кем, кто войдет. Пришел, мол, к дружку, к Васильке. Так меня зовут. И все.

Василька вышел из избы. Федор неподвижно сидел на лавке, сжав руки коленями. Такого он не ждал. Думал, сегодня радость понесет своим. Ан вона как вышло! Мысли Федора путались.

"Да что ж это? - сумбурно думал он. - Меня же и казнить?.. Никого не убивал. Земля-то наша! Ну, дрались, так не мы первые. Да наших же убили, а меня казнить... Господи!.. Как же теперь?.. Кому сказать?.. Ославят татем... Анисья и Ванятка-то ждут - приду. А как приду?.. Может, псарь-то напутал? Может, не так все?"

Но сердце сжимало тоскливое предчувствие: "Так! Так!" Федор потер лоб.

"Где ж правда? - подумал он. - Где?!"

Василька открыл дверь:

- Иди-ка к боярину.

На боярском дворе шла разгрузка обоза. Мужики и челядь перетаскивали в клети и кладовые привезенные снедь, шкуры, меха.

Боярский волостель взвешивал и считал добро, пробуя капусту, нюхая мясо, запуская грязный палец в кадки с маслом.

Гусятина показалась ему тощей. Взяв гуся за облезлую шею, волостель тыкал им в нос виновато переминавшегося мужичка.

- Это гусь?! - орал волостель. - Гусь?! Мощи это, а не гусь! Плуты, бестии! Своему боярину дохлятину везете, а сами, поди, шкварки жрете! Мяса нагуливаете! А вот на конюшне увижу, много ль нагулял!

Мужик был худ, бледен. Какие там шкварки! Хоть бы затирку не через день есть! Но он не возражал волостелю, а кланялся и бормотал:

- Помилуй, Семенко... Не доглядели... Помилуй!.. А тебе маслица, маслица привезли.

- Маслица! - пробурчал Семенко. - Не ори, дурак... Ишь, удивил! А гуся куда дену?.. Ну-ко, покажь других. Тоже тощи. Да. Вот эти лучше. Вот таких и вози, лапоть! Есть же хорошие-то! Вишь, какой разъелся. Что твой боров! Ладно, тащи всех... Эй, армяк, покажь, покажь барана-то!

Обойдя воз, Василька привел Федора к хоромам. Высокие, двухъярусные, обшитые тесом, с резными перильцами крылец и гульбищ, с цветными наличниками окон, с затейливыми петухами на коньках теремов, хоромы выглядели богато.

- Сюда! - указал Василька.

Они вошли в дом с черного крыльца. Никогда не бывал Федор в боярском жилье, и случись ему попасть сюда в другое время, оробел бы и растерялся от множества невиданных вещей. Но сейчас ему было не до разглядыванья обитых тканью стен, изразцовых печей, узорных поставцев, шитых скатертей, обитых бархатом стольцев. Он словно и не видел всего.

Боярин Жито ждал Федора, сидя на покрытой медвежьими шкурами широкой лавке в дальнем, тайном покое.

Он махнул Васильке рукой: - Уходи! - глядя на одного Лисицу, остановившегося с шапкой в руке у порога.

- Ну-к, подойди ближе! - услышал Василька слова боярина, закрывая дверь. И хотя псарь, выйдя, прильнул ухом к двери, долго вслушивался в неясные голоса, он ничего больше не услыхал. А разговор был у боярина с неизвестным беднягой-мужиком длинный. Боярский голос то возвышался, то совсем пропадал, - не то пугал, не то поучал и на что-то подговаривал Жито своего гостя. Василька устал, у него заломило в ногах, когда дверь, наконец, отворилась.

Боярин хмуро спросил:

- Подслушивал, пес? Зря! Здесь не слышно. Мужика сам накормишь, сюда принесешь... Шапку и кафтан ему сыщи. И сам - никуда. Ступай!

Принеся Федору щей, Василька с любопытством взглянул на мужика. Лисица задумчиво глядел в оконце. Широкое, худое лицо его было мрачно.

- О чем с боярином-то говорил? - оглянувшись, спросил псарь.

Лисица повернулся к нему, разглядывая, словно впервые увидел, потом с трудом усмехнулся.

- Спроси-ка у него у самого. Может, скажет. Вишь, верит он тебе... Верит, а ты любопытствуешь!

Василька не обиделся. Он и верно знал много боярских тайн, но молчать умел, за что и был не раз жалован подарками.