Михаил Матосов - Русский Холокост. Истоки и этапы демографической катастрофы в России

Характер демограммы сохранился и после смерти Брежнева в 1983 году, вплоть до 1991 года, что дает основания утверждать: версии о нарастании кризиса в советской системе за период времени 1964–1991 гг. несостоятельны, демограмма на рис. 9 не обнаруживает признаков ухудшения жизни людей вплоть до 1991 года; резкое ухудшение жизни наступило в 1991 году, после которого впервые за всю историю России ее население было искусственно поставлено в режим выживания на грани и вымирания: демограмма имеет отрицательный наклон.

Продолжив «брежневскую» прямую, мы определили население России в 2010 году, если бы не было переворота 1991 года: нас было бы в России в 2010 году 350 миллионов человек, а нас сейчас только 140 миллионов человек, и эта ущербная численность имеет тенденцию к снижению. Мы здесь повторяем ранее приведенные выводы с целью их большего закрепления в сознании.

Демограмма на рис. 9 дает еще одно важное наблюдение: жизнь людей в советской России (период 1964–1991 гг.) в целом была хуже, чем жизнь во времена крепостного права и после него при царской власти, на что указывает ее сравнение с наклоном «Царской» прямой. Эта прямая показывает нам: если бы самодержавие в России сохранилось после 1917 года и Россию не сотрясали друг за другом взаимосвязанные жуткие катастрофы, ее население в 2010 году было бы 600 миллионов человек.

Удивляться этому выводу не приходится. Советское время России – это время особого государственно-крепостного строя в России при наличии колониальной зависимости от внешних сил. Государство-крепостник оказалось для своих подданных на определенном этапе (при Сталине) не только безжалостным и неуемным эксплуататором, но и орудием систематического и планомерного уничтожения людей, вследствие чего репродуктивный генофонд нации оказался существенно подорван. Пройдя через эти испытания, нация стала другой нацией.

Насмотревшись на сумбурные, непродуманные и во многом вредные хрущевские реформы, Брежнев пришел к пониманию, что при том государственном устройстве, которое построили большевики и которое окаменело, или нужно ломать до корней все крепостное устройство и создавать новую систему хозяйствования, или ничего радикального не предпринимать, а пожить наконец спокойно, и народу дать эту возможность.

Его подконтрольное состояние обязывало «плыть по течению», что он и сделал.

На пленуме ЦК партии в сентябре 1965 года было принято постановление об упразднении осточертевших уже почти всем хрущевских совнархозов и о восстановлении прямой управленческой вертикали на базе центральных министерств. «Фишка» состояла в том, что вследствие этой восстановительной акции директорам предприятий была предоставлена некоторая свобода распоряжаться частью прибыли, тратить ее на премии и на «тринадцатую зарплату», на улучшение быта и условий отдыха сотрудников и др. Эти меры встретили у населения понимание и поддержку, в противовес отношению к хрущевским «путешествиям» управленческих структур.

Экономические реформы брежневского времени не были системными и радикальными, и практика их реализации, проводившаяся Косыгиным, постоянно наталкивалась на противоречивый характер принципов, заложенных в фундамент экономики. Цель этих реформ, обсуждавшихся при Брежневе коллегиально, – ослабить степень эксплуатации населения, повысить эффективность производства и одновременно уровень жизни трудящихся. Однако главный принцип советского государственно-крепостного строя, названного при Брежневе «развитым социализмом» (с ударением на последнем слоге, чтобы не путали с «развитым»), оставался неизменным: от каждого – по его способностям, всем и каждому – примерно поровну, и если допустимо, то как можно меньше.

В этом случае, когда личная производительность труда и личная трудоспособность должным образом не поощряются, искусственные меры по поднятию общей производительности труда не могут иметь успеха как в промышленности, так и в сельском хозяйстве.

Тем не менее эти меры носили более реальный характер, нежели непродуманные реформы Хрущева.

Колхозам была представлена большая свобода, так как на них возлагался пятилетний план продажи зерна государству по твердым ценам, закупочные цены на продукцию были увеличены. Колхозники стали получать по трудодням стабильную месячную зарплату. Они получили право на пенсию. Размер приусадебных участков был увеличен вдвое, были сняты ограничения на ведение домашнего хозяйства, установленные при неумном Хрущеве. В сельском хозяйстве стали создаваться производственные объединения и агропромышленные комплексы (АПК). Тем не менее надо признать, что по большому счету в проекции на перспективу эти меры были мелкими затеями. Чуть больше зарплата, чуть меньше – не в этом дело.

По существу, каждый колхоз – это крупное фермерское хозяйство, но этим фермером, то есть хозяином фермы, в советское время было государство. Заботы этого горе-фермера о своих крепостных рабах-колхозниках неизбежно носили абстрактный характер, так как государство олицетворял жирный партийный чиновник в своем теплом кабинете. Этот чиновник в уравнении со многими неизвестными видит только один важный для него член – план сдачи зерна государству, который он устанавливает по нормативам, взятым «от печки». Другое дело нормальный фермер – живой рабочий человек, состоящий их трех предметов: из головы, тела и рабочей одежды. Он знает, что если он не позаботится о своих наемных рабочих, если не заплатит им за работу честную рыночную цену, он потеряет свой бизнес, он разорится. Такова азбука любого бизнеса.

Система эксплуатации сельских тружеников осталась в России неизменной с момента их закрепощения при коллективизации в 1930-х годах. При сохранении крепостного строя эта система не может быть изменена или существенно улучшена, по определению.

Несмотря на внешнее спокойствие и стабильность, жизнь при Брежневе имела свои нюансы. Вот некоторые из них. По-прежнему, как в прежние времена, за анекдот можно было получить срок: антисоветская агитация.

Уголовный кодекс был дополнен положением: каждый трудоспособный обязан трудиться, не работающий объявлялся тунеядцем и подлежал уголовному преследованию. Таких было немало. Перепродажа чего-либо с минимальной надбавкой рассматривалась как получение нетрудовых доходов путем спекуляции, то есть как уголовное преступление.