Роберт Коули (ред.) - А что, если бы

Но есть еще одна деталь, кажется, не замеченная до сих пор никем из историков. Среди сотен баварцев, бежавших из-под стен замка, вполне мог оказаться недавно перебравшийся в Мюнхен уроженец Австрии рядовой Адольф Гитлер. Точно установлено, что двумя днями ранее он участвовал в операции, в которой 16-й Баварский резервный полк понес страшные потери. В прорыв у замка были направлены остатки полка, и, учитывая почти магнетическое тяготение Гитлера к боевым действиям, трудно представить, чтобы его там не оказалось. Однако в германской исторической и мемуарной литературе весь этот эпизод замалчивается: ни о реальной возможности прорыва ни о том, как она оказалась упущенной, предпочитают не упоминать. Неудивительно, что не сохранилось и свидетельств участия в описанных событиях Гитлера: бегство едва ли могло украсить биографию будущего фюрера. Но что, если бы Гитлер пал в том бою? История недосчиталась бы одного из величайших чудовищ. Думается, нет нужды распространяться насчет того, от каких бедствий могла бы избавить мир одна-единственная пуля.

Пожалуй, это была одна из самых интригующих возможностей, открывавшихся в 1914 году.

Сразу по завершении кампании на Марне Мольтке был отстранен от командования — хотя ставший его преемником Эрик фон Фалькенгайн, тоже бывший военный министр Пруссии, из политических соображений вынудил своего бывшего начальника еще два месяца играть унизительную роль фиктивного главнокомандующего. Но новому полководцу повезло ненамного больше, чем прежнему. Восемнадцатого ноября, уже после Ипрского поражения, пребывавший в унынии Фалькенгайн встретился в Берлине с канцлером Германии Теобальдом фон Бетман-Гольвегом и решительно заявил ему, что победа уже невозможна. Он признался, что не видит способа, каким Германия может хотя бы нанести противникам достаточно весомый урон, чтобы попытаться выторговать «приличные условия мира». Вместе с тем он указал, что если какая-либо договоренность не будет достигнута в кратчайшие сроки, страну ждет мрачная перспектива «постепенного самоистощения». Фалькенгайн предложил попробовать сначала, не требуя аннексий, договориться с Россией — выразив уверенность в том, что Франция последует за ней.

Бетман-Гольвег отверг это предложение, заявив, что, по его мнению, Германия способна одержать победу и одержит ее. Кроме того, согласие на сделку с Россией и Францией потребовало бы заключения мира и с Великобританией, в которой немцы начинали видеть главное препятствие на пути к осуществлению своих планов и враждебность по отношению к которой возрастала с каждой неделей. Ненависть к Англии, ослепившая Наполеона в Тильзите в 1805 году [249] Так у автора. , ослепила и Германию в 1914. Мы вправе предположить, что канцлер попросту устрашился неизбежного гнева кайзера — но, какими бы побуждениями он ни руководствовался, ясно одно: его отказ стал смертным приговором для целого поколения [250] В своих «Военных мемуарах» Д. Ллойд-Джордж подробно освещает вопрос: мог ли быть заключен компромиссный мир? И отвечает на него определенно отрицательно. Немцы — до 1918 года, когда отчаяние, вызванное голодом, абсолютным превосходством противника в силах и крахом всех возможных стратегий, утратили волю к борьбе, — не согласились бы на мир, фактически являющийся признанием их поражения. С другой стороны, Великобритания и Франция не приняли бы мира никакого, при котором Эльзас-Лотарингия (не говоря уже о Бельгии) остались бы за Германией. Войну требовалось довести до логического конца: этого требовала логика конфликта цивилизаций. (О конфликте сциентической цивилизации Запада и магической культуры Германии смотри, в частности, статью С. Переслегина «Мировой кризис». (В кн. Б. Такман «Первый блицкриг» — М.: ACT; СПб.: Terra Fantastica, 1999.) .

Вскоре легионы Британской империи начнут стекаться в Европу со всех уголков земного шара. За несколько дней до упомянутого разговора разразилось морское сражение у берегов Чили, а вскоре состоялось еще одно — близ Фолклендских островов. В январе Турция попыталась нанести удар по чеке колеса Британской империи — Суэцкому каналу, а весной сама испытала вторжение в Галлиполи. Германская субмарина (вот уж воистину несчастный случай в истории) торпедировала лайнер «Лузитания», лишив жизни 128 американцев [251] Лайнер «Лузитания» был торпедирован 7 мая 1915 года, при этом погибло 139 американцев (а не 128, как указано автором) и еще 1057 человек, которые американцами не были и о которых автор не счел необходимым упомянуть. Ничего «случайного» в потоплении «Лузитании» не было. Немцы охотились за этим судном, и Швингер выпустил торпеду по набитому людьми лайнеру вполне сознательно. Что же касается США, то «Великий Нейтрал» действительно вступил в войну после потопления «Лузитании» — но только через два года. и обеспечив таким образом последующее вступление «Великого Нейтрала» в войну. В то время, как Фалькенгайн тщетно пытался ее остановить, война, подобно чудовищному водовороту, уже начинала втягивать в себя весь мир. Возможно, в тот день был упущен последний, уже весьма слабый шанс пресечь этот процесс.

«Отличительная особенность современной войны в том, что она сама берет на себя командование, — отмечает Брюс Кэттон. — Единожды начавшись, она настоятельно требует доведения до конца и по ходу действия инициирует события, оказывающиеся неподвластными человеку. Делая, как им кажется, лишь то, что необходимо для победы, люди, не замечая того, изменяют саму почву, питающую корни общества».

Подумаем о том, чем могло обернуться для двадцатого столетия скорое завершение войны. Предположим, что Германии удалось бы договориться с Россией. Хотя Россия и понесла в конце 1914 года значительные потери, они не были фатальны для столь большой страны, а заключение мира повлекло бы за собой промышленный подъем, уже наметившийся в предвоенный период [252] Как раз перед Первой Мировой войной в России наметился не подъем, а спад. . Экономическое процветание и некоторое ослабление самодержавного гнета могли выбить почву из под ног революционеров, оставив Ленина тосковать в унылой швейцарской эмиграции. Не было бы ни направленного Германией в Россию запломбированного вагона, ни занесенной этим вагоном на Финляндский вокзал политической чумы. А значит, не было бы Сталина, сталинских чисток, ГУЛАГА и «Холодной войны» [253] Ну, во-первых, если уж автор хотел построить Реальность без революции 1917 года, следовало действовать по-другому: не пропускать в Турцию «Гебен». Что, заметим, было вполне возможно. Для этого достаточно было поменять местами двух английских адмиралов — Троубриджа и Крэдока. Во-вторых, а что бы было — вместо Сталина, ГУЛАГА и прочего? Во всех исторических реконструкциях этого направления Россия политически присоединяется к Германии, Италии и Японии. В результате Вторая Мировая война обретает эпический размах, уносит свыше 50 миллионов человеческих жизней и заканчивается, разумеется, «советизацией» (возможно, под иным названием) огромных территорий. Создание «тоталитарных» (можно подобрать и другой термин) империй было основной тенденцией XX столетия, и попытки игнорировать эту тенденцию при создании альтернативных версий Реальности выглядят смешно и антиисторично. .