Роберт Коули (ред.) - А что, если бы

В конце концов Советы сняли блокаду Берлина не только потому, что воздушный мост сделал ее малоэффективной, но и в результате предпринятой Западом контрблокады СССР. К весне 1949 года это позволило практически свести на нет жизненно важную для советской экономики торговлю между Западом и Востоком в Центральной Европе. Будь русские сильнее в экономическом отношении — образно выражаясь, будь у них столько же масла, сколько и пушек — они могли бы ужесточить блокаду Берлина и устоять перед контрмерами Запада. В этом случае положение союзников стало бы действительно отчаянным, ибо сколь бы ни был полезен воздушный мост, обеспечить Берлин всем необходимым для жизни лишь с его помощью было попросту невозможно. Не открывая огня, Советы могли поставить западные державы перед выбором: оставить город на милость русских или снова посылать туда самолеты, но уже не с конфетами, а с бомбами на борту.

К началу 50-х годов Советам пришлось смириться с существованием отдельного западногерманского государства. Серьезный вопрос заключался в том, потерпят ли они вооруженную Западную Германию в составе Западного альянса, что являлось главной целью политики, проводимой США и Англией в Бонне.. В Вашингтоне пришли к выводу, что лучшим способом эффективного противодействия экспансионистским амбициям СССР в Европе будет включение в европейскую оборонительную структуру армии Западной Германии. Когда этот вопрос был поднят, очень многие в западном лагере и в самой Западной Германии опасались, что одна лишь угроза возрождения германских вооруженных сил может подтолкнуть Советы к нанесению превентивного удара. В конце концов, русские совсем недавно испытали на себе ужасы германской агрессии и имели все основания страшиться нового «Drang nach Osten». Существовала реальная опасность того, что вместо предотвращения новой большой войны вооружение Германии сможет ее спровоцировать.

Это казалось тем более возможным, что начало дебатов по вопросу вооружения Германии совпало с началом развязанной по инициативе Москвы войны в Корее. Многие на Западе не без основания видели в ней прообраз судьбы, ожидавшей и другое, разделенное роковой чертой противостояния мировых систем, государство — Германию. Германские газеты называли азиатский кризис «пробным испытанием» для центральной Европы. Западную Германию охватил апокалиптический страх перед возможностью «германской Кореи». Парламентарии носили при себе ампулы с цианидом, чтобы не попасть живыми в руки врага. Сам Аденауэр запросил для сотрудников своего аппарата двести автоматических пистолетов на предмет отражения атаки коммунистов. Согласно данным опросов, более половины граждан Западной Германии считали, что в случае перехода коммунистами границы союзники бросят молодую Федеративную республику на произвол судьбы.

Провозглашение Восточной Германии самостоятельным коммунистическим государством едва ли могло успокоить западных немцев. По словам сталинского ставленника, диктатора ГДР Вальтера Ульбрихта, опыт Кореи доказал, что «марионеточные режимы», вроде правительства Аденауэра, неспособны к самостоятельному существованию, а северокорейский вождь Ким Ир Сен указал путь к воссоединению Германии. «Если американцы в своем империалистическом высокомерии вообразили, будто у немцев национальное сознание развито хуже, чем у корейцев, то они предаются глубокому самообману».

Угрозы Ульбрихта, само собой, представляли собой не более чем похвальбу, но что, если бы он и впрямь попытался сыграть роль германского Ким Ир Сена, а его советские покровители попытались повторить корейский эксперимент в Германии?

Прежде всего, Ульбрихт не располагал такими возможностями, как северокорейский диктатор. Советы сколотили из восточногерманской Народной Полиции, полностью состоявшей из ветеранов вермахта, некое подобие вооруженных сил, но они никоим образом не могли сравниться с Народной Армией Северной Кореи, вдвое превосходившей южнокорейскую армию по огневой мощи. К тому же в Европе коммунистам пришлось бы иметь дело с куда более внушительными соперниками, нежели в избранной ими мишенью Корее. В отличие от Южной Кореи, Западная Германия была оккупирована сильнейшими мировыми державами, две из которых были географически близки к зоне оккупации. Федеративная Республика пока еще не имела своей армии, но ее внутренние и пограничные полицейские силы ничем не уступали Народной Полиции.

Для того чтобы акция, аналогичная корейской, могла привести к положительным результатам, Советам пришлось, не ограничиваясь политической и экономической поддержкой, принять непосредственное участие в боевых действиях — то есть сыграть ту роль, которая в Корее, после натиска генерала Макартура на реке Ялу, взял на себя красный Китай. Вздумай Советы бросить свои войска на Западную Германию в начале 1950-х годов, они столкнулись бы с большими трудностями чем в конце 1940-х, поскольку с того времени державы Запада, особенно Америка, существенно нарастили силы безопасности в регионе. Правда, теперь и Советский Союз обладал ядерными возможности, начав накапливать атомный арсенал после проведенного в 1949 г. успешного испытания бомбы. Хотя русские еще не располагали средствами доставки дальнего радиуса действия, их планы на случай войны предусматривали нанесение тактических ядерных ударов на поле боя, а стратегический — по тем объектам в тылу противника, какие окажутся в пределах досягаемости. Иными словами, в отличие от Корейской войны «европейская Корея» стала бы ядерной, с применением атомного оружия с обеих сторон. В итоге большая часть Европы, подобно Берлину в 1945 г., превратилась бы в руины, но в руины радиоактивные.

Теперь нам известно, что во время войны в Корее Сталин не строил планов силового воссоединения Германии. Но до самого смертного часа (к счастью, наступившего довольно скоро) он надеялся политическими средствами помешать становлению государства в той части Германии, которая находилась вне его контроля. Именно это явилось главной причиной появления нашумевшей мартовской ноты 1952 г., в которой СССР предлагал западным державам воссоздание германской армии и единой Германии при условии вывода с ее территории всех иностранных войск и полного нейтралитета страны. При этом Сталин вовсе не рассчитывал на одобрение своей инициативы хотя бы потому, что действительно нейтральную Германию считал слишком опасной. Ибо просто опасной ему виделась объединенная Германия, союзная с Москвой, но не контролируемая ею. В конце концов, перед нападением на Россию в 1941 г. Германия состояла в союзе с ней, а вовсе не с Западом. В действительности знаменитая Сталинская нота имела своей целью воздействие вовсе не на правительства Западных держав, а на общественное мнение в самой Западной Германии. Идея состояла в том, чтобы помещать формированию западногерманской армии и дестабилизировать правительство Аденауэра, предложив немцам взамен интеграции в западное сообщество заманчивую перспективу воссоединения нации. Этот несложный дипломатический ход мог сорвать вооружение ФРГ и привести к падению правительства Аденауэра, что стало бы для Советов крупной удачей.