Роберт Коули (ред.) - А что, если бы

Делая свое «предложение», Сталин пребывал в уверенности, что оно будет отвергнуто. Однако существовал краткий момент, когда оно вполне серьезно обсуждалось в дипломатических кругах Запада.

Но попробуем представить себе, чем могло обернуться воплощение Сталинской идеи в жизнь. Вообразим, что Германия объединилась не в 1990, а в 1952 году — и объединилась, не будучи членом НАТО, но в качестве «нейтрального» государства с самостоятельной армией. Как нам известно, некоторые западные лидеры, особенно Маргарет Тэтчер и Франсуа Миттеран, не испытывали особого восторга по поводу объединения Германии и в 1990 г. Они опасались, что новая страна может повести себя «безответственно», сорвавшись с якоря у Западного причала и отправившись в самостоятельное, весьма опасное плавание. Разумеется, такие опасения вызваны недооценкой того, сколь глубоко укоренились в Германии за последние сорок лет идеи мира и демократии. Однако в начале 50-х для внедрения подобных идеалов в массовое сознание прошло еще слишком мало времени, а потому Германия с возрожденной армией, но без тесных связей с Западом и впрямь могла представлять собой немалую опасность. Сталин не без оснований опасался возобновления «Drang nach Osten», однако этот «Drang» сильная и еще жаждущая отмщения Германия вполне могла бы повести в противоположном направлении. А то и в обоих направлениях разом, потому как умеренность никогда не числилась среди сильных сторон немецкой внешней политики. Существовала угроза не превращения «Холодной» войны в «горячую», а возобновления старого, уже затушенного пожара. Случись такое, и вполне возможно, что, дабы загасить пламя соперничества на арене «Холодной войны» пришлось бы вновь объединять усилия.

Вышло так, что дипломатический гамбит Сталина был разоблачен слишком быстро, чтобы оказать серьезное воздействие на общественное мнение западной Германии, и Советы не смогли предотвратить состоявшееся в 1955 г. присоединение Бонна к НАТО. Еще до наступления этой даты Советы, разочаровавшись в попытках обрести рычаги влияния на Федеративную Республику, стали переориентировываться на экономическую и политическую консолидацию той части Германии, которая находилась под их контролем. Однако экономическая несостоятельность Советского Союза не позволяла ему превратить своего германского сателлита в достойного соперника Западной Германии. С годами экономическое отставание ГДР от ФРГ усиливалось, а политическая и культурная жизнь страны оставалась зажатой в жесткие тиски сталинской системы.

Потеряв надежду на лучшую жизнь в собственной стране, восточногерманские граждане начали тысячами перебираться на Запад, причем большинство беженцев составляли люди молодые, хорошо образованные и активные, то есть та часть населения, терять которую не может себе позволить ни одно государство.

Пытаясь остановить этот отток, правительство ГДР закрыло в мае 1952 г. границу с Западной Германией. Берлин, однако, оставался лазейкой для беглецов, ибо граждане могли относительно свободно попасть из советского сектора города в западный, а уж оттуда перебраться в ФРГ. В следующие пять лет этой лазейкой воспользовались десятки тысяч восточных немцев.

В 1958 г. Никита Хрущев решил заткнуть эту дыру, чтобы прекратить бегство граждан ГДР на Запад (и проникновение шпионов стран НАТО на Восток). В ноябре того года он выдвинул ультиматум. В течение шести месяцев западным державам надлежало полностью очистить Берлин (или, в качестве промежуточного решения, сделать его «вольным городом» безо всяких связей с Западом) или же он подпишет соглашение о передаче ГДР всех прав и полномочий советской администрации в своем секторе. Хрущев полагал, что эта угроза окажется действенной, ибо в изолированном Берлинском анклаве Запад был наиболее уязвим. Согласно его любимому выражению, Берлин представлял собой «яйца, которые он может прищемить так, что Запад взвоет». Более того, в отличие от периода первого Берлинского кризиса теперь Россия располагала не только ядерными зарядами, но и баллистическими ракетами и стратегическими бомбардировщиками, позволявшими поразить любой населенный пункт не только в Европе, но и в США. «Американские руководители, — доверительно говорил Хрущев своим советникам, — не такие идиоты, чтобы воевать из-за Берлина».

В этом отношении Хрущев ошибался. Лидеры США и других Западных держав не хотели воевать за Берлин, но были достаточными «идиотами», чтобы пойти на это, если на кон будет поставлено присутствие их стран в городе. Соответственно, окажись руководители СССР такими «идиотами», чтобы снова попытаться вытеснить Запад из Берлина с помощью блокады, организованной ими самими или их подручными из ГДР, они столкнулись бы с готовностью Запада к силовому ответу. Обновляя выдвинутую Клэем еще в 1948 г. идею конвоев, Пентагон планировал направить через территорию ГДР в Берлин караван в сопровождении всего одного взвода, но окажись этот взвод остановленным Восточногерманскими (или Советскими) силами, выслать ему в поддержку целую дивизию. Ну а в случае затруднений с проходом и этих сил должно было последовать широкомасштабное наступление. Как говорил государственный секретарь Джон Фостер Даллес Аденауэру, «мы не отвергаем возможность применения ядерного оружия». И действительно, стратегия Пентагона предусматривала применение американцами ядерного оружия первыми, дабы нанести урон противнику прежде, чем взлетят русские ракеты. Планировалось также широкомасштабное нанесение тактических ядерных ударов по целям на территории Германии. Разумеется, этот план представлял серьезную угрозу для обеих сторон. Сам Даллес в разговоре с Аденауэром признавал, что по оценкам НАТО такой сценарий будет стоить Германии 1 700 000 убитых и 3 500 000 потерявших здоровье. Даже такому апологету «Холодной войны», как канцлер ФРГ, становилось не по себе при мысли о таких жертвах, принесенных единственно ради того, чтобы сохранить доступ в никогда не нравившийся ему город. «Боже! — охнул он. — Берлин того не стоит!»

В надежде на мирное разрешение германского кризиса президент Эйзенхауэр в сентябре 1959 г. пригласил Хрущева в Кэмп-Дэвид. Переговоры прошли в миролюбивом тоне, но результаты их были скромными: Хрущев отказался от жесткого шестимесячного срока выполнения ультиматума, тогда как Айк согласился на проведение ближайшей весной в Париже встречи лидеров четырех держав для обсуждения «германского вопроса».

Неизвестно, чем бы могла увенчаться эта встреча, но все карты спутал инцидент в небе над СССР: в мае 1960 русские сбили американский самолет-шпион У-2. Эйзенхауэр не хотел давать разрешение на полеты над советской территорией накануне готовящейся встречи, но ЦРУ убедило его в необходимости этого вылета для проверки данных о базировании советских межконтинентальных баллистических ракет. Президента уверили, что русские не способны сбить такой самолет как У-2, а потому даже в случае его обнаружения не станут поднимать шума, чтобы не признаваться в своей военно-технической отсталости. Увы, Советы не только успешно сбили самолет, но еще и захватили в плен пилота, Фрэнсиса Гэри Пауэрса, в нарушение приказа не уничтожившего свою машину и не покончившего с собой [303] Командование не имело возможности отдать Пауэрсу прямой приказ «покончить с собой», ибо это было чревато крупным скандалом (хотя летчик имел при себе медальон с отравленной иглой). Существует версия, что система катапультирования U-2 была связана с механизмом самоуничтожения — но Пауэре (не знавший об этом) просто не смог воспользоваться катапультой. . Не добившись от Эйзенхауэра официальных извинений по поводу нарушения воздушного пространства СССР, Хрущев покинул Париж.