Георгий Дорофеев - Хрущев: интриги, предательство, власть

Его зарубили гуцульским топором в собственной квартире. На раскрытие этого преступления и того, кто за ним стоит, был направлен из Москвы генерал Павел Судоплатов– один из руководителей органов безопасности. Он слушал выступление Хрущева, который, стучал по трибуне кулаком и угрожал уничтожить Ватикан, националистов и всех их пособников. Судоплатова коробило от этого крика. Он хорошо знал, что Хрущев пытается угрозами в адрес Ватикана спасти свою репутацию.

Еще в Москве, до отъезда на Украину, Судоплатов ознакомился с письмом Хрущева, адресованным Сталину и министру Госбезопасности Абакумову, в котором он просил разрешения ликвидировать униатскую церковную верхушку в бывшем венгерском городе Ужгороде. В письме Никита и Савченко, министр Госбезопасности Украины, утверждали, что архиепископ украинской униатской церкви Ромша активно сотрудничает с главарями бандитского движения и поддерживает связь с тайными эмиссарами Ватикана, которые ведут активную борьбу с советской властью.

Однако Хрущев умолчал, что все секретные сведения о положении дел в руководстве Украиной, о плане подавления националистического движения Ромша получал от монашек-униаток, находившихся в тесном контакте с женой Туринца, первого секретаря обкома партии и председателя облисполкома, ставленника и любимца Хрущева. Информация об обстановке на Украине и в правительственных кругах через Ромшу уходила за границу, а оттуда бумерангом возвращалась в Москву. Все это представляло реальную опасность для Хрущева.

Не справившись с ситуацией, он решил упредить надвигающуюся угрозу, выступив инициатором тайной физической расправы с Ромшей. Его ликвидировали по приказу Хрущева, со второй попытки. Однако главари бандеровского подполья продолжали действовать. Здесь Хрущев был бессилен что-либо сделать, и все его действия ограничивались угрозами.

– Всех бандеровских бандитов мы уничтожим, – кричал он с трибуны партийного актива, – а их пособникам выдадим «волчьи паспорта», чтобы им повсюду оказывали соответствующую встречу.

После актива, на узком совещании Судоплатов возразил против предложения Никиты ввести для жителей Западной Украины специальные паспорта. Но Хрущев, боясь Сталинской опалы за проявленное ротозейство с Ромшей, теперь желал показать всю свою бойцовскую прыть. – Я всю молодежь, – шумел он, – мобилизую в Донбасс и таким образом лишу бандитские формирования пополнения, и оно само собой сдохнет.

Однако Судоплатов возразил и против этого предложения Хрущева.

– Переселение молодежи, – сказал он, – с целью оборвать всякую связь с националистически настроенными родителями и друзьями является дискриминацией Советской власти, и это еще больше ожесточит население Западной Украины. Что касается молодежи, то она, уклоняясь от насильственной высылки, наверняка уйдет в леса и вольется в ряды бандитских формирований.

Вокруг этого и разгорелся сыр-бор. Каждый оставался при своем мнении.

– Это не твое дело, – раздраженно заявил Никита Судоплатову, – ты занимайся своим делом, а все остальные вопросы мы будем решать сами.

Однако, когда ему вскоре позвонил Маленков, он струхнул. С одной стороны, Хрущев ждал этого звонка, а с другой – боялся сталинской опалы за промашки в борьбе с бандеровскими формированиями. Ему казалось, что в этой ситуации, как говорится, подлил масла в огонь и Судоплатов.

В Москве Хрущева ожидали приятные сюрпризы. «Сталин встретил меня очень хорошо, – вспоминал он. – „Ну, – говорит, – что вы будете долго сидеть на Украине? Вы там превратитесь уже на украинского агронома. Пора вам вернуться в Москву“».

Сталин ошибочно считал Хрущева специалистом по сельскому хозяйству, хотя Никита Сергеевич много раз доказывал, что он ничего не смыслит в этой отрасли.

Вспомним хотя бы чрезмерное увлечение Хрущева чумызой, когда он занял лучшие украинские земли этой культурой, которая дала мизерный урожай и оставила скот без корма.

Иосиф Виссарионович все это видел, но относил это к разряду мелких ошибок, допустимых во всяком деле. В целом же он считал Хрущева хорошим исполнителем, а последние события, связанные с судебными процессами и откровенной непорядочностью людей, которым он доверял, заставили его искать новую опору в своем окружении. Он решил опереться на молодых, и в том числе на Хрущева, рассчитывая на его честность и преданность.

– Мы надеемся на вас, – сказал Сталин, – вы будете едины в двух лицах – секретарь МК и ЦК партии.

Хрущев встрепенулся от радости.

– Оправдаю ваше доверие, товарищ Сталин, – сказал он.

– Вот и хорошо, – произнес Иосиф Виссарионович. – Сейчас отдохните и приступайте к делам.

Подробности московских новостей Никита Сергеевич узнал от Маленкова и Берии. От них же услышал подтверждение слухов о том, что Сталин ищет себе преемника.

– И кто этот кандидат? – невозмутимо спросил Никита Сергеевич?

Помолчали.

– Скорее всего это будет не наш человек, – сказал Берия.

Никита узнал, как в начале ноября Сталин пригласил к себе членов Политбюро и в порядке совета спросил их мнения по кандидатурам Вознесенского и Кузнецова.

– Вознесенский, – сказал Сталин, – мог бы быть председателем Совета министров, а Кузнецов – Генеральным секретарем партии. Молодые, толковые, им, как говорится, и карты в руки.

Сталин ждал возражений, но их не было. Однако по лицам соратников он определил, что те не в восторге от его предложения, и понимал почему. Ему докладывали, что в борьбе за власть существует две группировки. Одна в Москве, другая в Ленинграде. В первой тон задают Берия и Маленков, во второй – Вознесенский и Кузнецов. Пока был жив Жданов, любимец Сталина, москвичам нечего было рассчитывать на победу. Но при невыясненных обстоятельствах Жданов умер, и обстановка резко изменилась в пользу московской группы. У них появилась реальная надежда прибрать власть к рукам. Предложение Сталина застало их врасплох, и они молчали.

– Ну что ж, – как бы подводя черту под своим предложением, сказал Иосиф Виссарионович, – будем считать, что молчание – знак согласия.

Но до согласия было далеко. Узнав об истинных намерениях Сталина, московская группа занялась сбором компроматов на конкурентов. Скоро на столе у Сталина оказались материалы о серьезных просчетах в работе Вознесенского и Кузнецова. В частности, Вознесенского обвинили в том, что он без решения правительства, самолично снизил план промышленного производства на первый квартал 1949 года, что разбалансировало пятилетнюю программу, внесло сумятицу в народное хозяйство. К этому добавили, что в Госплане, руководимом Вознесенским, исчезли документы особой секретности. Эти вопросы стали предметом обсуждения на Политбюро и в правительстве. Назначенные для разбирательства этого дела Берия, Маленков и Булганин сделали вывод: «Вознесенский – виновен».