Сергей Цветков - Русская земля. Между язычеством и христианством. От князя Игоря до сына его Святослава

Восстановление полнокровных отношений с Византийской империей было для Ольги предпочтительнее, нежели эфемерное сближение с далекой Германией, с которой Русская земля не имела в общем-то никаких прочных связей. Вот почему Адальберт должен был вернуться, «не сумев преуспеть ни в чем из того, ради чего он был послан, и убедившись в тщетности своих усилий». Неопределенность этих строк не дает возможности составить даже приблизительного представления о ходе его переговоров с «королевой ругов». Однако одна подробность позволяет догадываться, что «епископ Руси» проявил настойчивость в своих требованиях и, быть может, упреках, чем вызвал гнев Ольги. «На обратном пути, — говорит Продолжатель Регинона, — некоторые из его спутников были убиты, сам же он, после больших лишений, едва спасся». По-видимому, это значит, что Адальберт не получил от Ольги «мира» (охранную грамоту) на обратный путь. Лишение иноземных послов гарантий безопасности было равнозначно разрыву отношений.

Не исключено, что такому исходу миссии Адальберта немало споспешествовал «мудрый» византийский иерей. Формально христианская Церковь оставалась еще единой, но фактический раскол длился уже почти столетие — с 867 г., когда константинопольский патриарх Фотий (четырьмя годами ранее преданный папой анафеме) впервые четко сформулировал расхождение с Римом в вопросах вероучения и литургики. В послании главам восточных Церквей он назвал римских миссионеров «мерзкими и нечестивыми» людьми, что явились из тьмы Запада, и сравнил их с ударом молнии, губительным громом и диким кабаном, яростно топчущим Господень вертоград. Перейдя от метафор к доктрине, Фотий гневно обличил навязываемые этими нечестивцами позорные обряды, которыми они извращают чистое учение Церкви: пост по субботам, сокращение на неделю Великого поста,» осуждение женатых священников, утверждение, будто никому, кроме епископа, не дозволено совершать таинство святого причастия и т. п., — тогда как, напоминает патриарх, «даже небольшое небрежение традициями ведет к полному попранию догмы». Но что самое опасное, по словам Фотия, так это то, что латиняне распространяют догмат о двойственном исхождении Святого Духа от Отца и Сына, — а это уже настоящая ересь.

Послание Фотия не было забыто последующими византийскими иерархами, и, возможно, греческий «епископ Росии» использовал некоторые его красочные образы, чтобы открыть Ольге глаза на богопротивные происки «дикого кабана», которого она имела неосторожность допустить в Господень виноградник.

Государственную деятельность Ольги-христианки, в отличие от языческих подвигов княгини-мстительницы, на Руси помнили смутно и в самых общих чертах. Иаков Мних знал только, что по возвращении из Царьграда «в землю Русскую» Ольга «требища бесовьская сокруши и нача жити о Христе Иисусе... всеми добрыми делы осветившися и милостынею украшьшися, нагыя одевающе, жадныя напаяющи, и странныа [странников] покоювающи, и нищая и вдовица и сироты вся милующи, и потребу дающи всяку с тихостию и любовью сердца, и моляще Бога день и нощь о спасении своем», — причем подробно перечисленные душеспасительные дела Ольги при внимательном рассмотрении оказываются всего лишь литературным штампом, поскольку нагим, нищим и странникам еще не было места в социальной реальности середины X в., с ее крепким общинным строем, патриархальными традициями взаимопомощи и незначительным сословно-имущественным расслоением.

Но вот известие о разрушении языческих капищ заслуживает доверия. Исторический опыт показывает, что христианизация верховной власти в «варварских» обществах неизменно сопровождалась попытками насильственного ниспровержения прежних верований и, как следствие, нарушением гражданского и религиозного мира в стране. Здесь свидетельство Иакова Мниха перекликается с сообщением Степенной книги, где, кроме того, имеется целый ряд новых подробностей: «[Ольга] обходящи грады и веси по всей Русстей земли, всем людям благочестие проповедая и учаше их вере Христове... дани и оброки легки уставляющи и кумиры сокрушающе и на кумирниских местах кресты Христовы поставляющи».

Не все в этом известии поддается проверке. «Русскую землю», в которой звучала христианская проповедь Ольги, несомненно, следует ограничить географически пределами Среднего Поднепровья. Упоминание об «уставлении» легких даней и оброков вроде бы можно понимать в том смысле, что Ольга делала фискальные послабления тем общинам, которые отказывались от язычества, если только мы не имеем дело с простым копированием «урочно-оброчных» мероприятий княгини после подавления восстания «древлян». И лишь храмоздательство Ольги подтверждается другими источниками. В Иоакимовской летописи говорится, что Ольга «церковь святыя Софея древянну устрой, а иконы приела ей патриарх». День освящения этого храма отмечался Русской Церковью как особый праздник. Пергаменный «Апостол» 1307 г. под 11 мая содержит запись: «В ть же день священие святыа Софья Кыеве в лето 6460 [952]» [314].

Деревянный храм во имя святой Софии в Киеве (на территории одноименного монастыря) простоял до 1017 г., как это засвидетельствовано показанием Титмара Мерзебургского. Описывая встречу князем Святополком Владимировичем (Окаянным) польского короля Болеслава I Храброго 14 августа 1018 г., немецкий хронист отметил, что киевский архиепископ «с мощами святых и прочими различными украшениями с почетом встретил прибывших в соборе святой Софии, который по несчастной случайности сгорел в прошлом году». Никоновская летопись в связи с Ольгой упоминает еще церковь Святой Богородицы, но это известие темно и недостоверно.

День освящения Софийской церкви (11 мая) был выбран Ольгой конечно же не случайно. В нем как в зеркале отразился внутренний смысл деяний обращенной княгини. 11 мая Церковь чтит память равноапостольных Кирилла и Мефодия, и освящение храма в Киеве, по-видимому, должно было символизировать завершение их трудов по созданию независимой славянской Церкви. Кроме того, именно в этот день в 330 г. Константин I Великий посвятил свою новую столицу — Константинополь — Богоматери, «что было отмечено в греческом месяцеслове как праздник обновления Царьграда» [315]. Таким образом, освящением храма Святой Софии 11 мая Ольга еще и показывала всему свету, что предназначает своему стольному городу роль нового Царьграда, третьего Иерусалима (вторым считался Константинополь, чей Софийский собор был возведен во образ ветхозаветного Соломонова храма). Апокрифическая «Иерусалимская беседа» (XII в., в составе «Голубиной книги») предсказывает такое развитие событий устами самого библейского царя Давида: «Будет на Руси град Иерусалим начальный [главный], и в том граде будет соборная и апостольская церковь Софии Премудрости Божия о семидесяти верхах, сиречь Святая Святых». Сооружение Ольгой храма Святой Софии превращало Киев в «мати городом русьским», сиречь Новый Иерусалим, ибо древнерусский христианин не испытывал сомнений в том, что на вопрос: «А который город городам мати?» — имелся лишь один правильный ответ: «Русалим город городам мати» («Голубиная книга») [316].