Леонид Жура - Сионисты против Сталина

„Здравствуй, мама моя. Я, конечно, виноват перед тобой, что последнее время не писал тебе. Но что поделаешь — много работы свалилось на голову и не сумел выкроить время для письма“.

По-прежнему он продолжает звать мать в Москву. И по-прежнему она не приезжает. В одном из последних своих писем его жена пишет безнадежно: „Но лето не за горами, может быть, увидимся. А то приезжайте Вы к нам как-нибудь?.. Да, очень неловко, что Вы всегда нас балуете посылками“…

Итак: баловала посылками, но не приезжала. Впрочем, и он к ней не приезжал. Отдыхает совсем рядом на Кавказе, но не едет… Или боится ехать? Во всяком случае, только в 1935 году, зная, что она сильно болеет и, видно, ему более ее не увидеть, он к ней приезжает».

«Да, все наоборот», — вынужден признать архивариус. И его нескрываемое огорчение понятно и объяснимо.

Надо же, такие нужные Радзинскому «воспоминания», наполненные доверху клеветой на мать Сталина, и оказались вульгарной ложью. Обидно. Но он их все-таки публикует в своей книге. Дает полностью, без купюр и сокращений.

А зачем занимать внимание читателя заведомо ложными и клеветническими «воспоминаниями» откровенных подонков?

Чтобы затем сказать, что «все наоборот»?

Радзинский применяет этот гнусный литературный «прием» с вполне определенной целью — оставить в подсознании читателя ощущение чего-то нечистоплотного, связанного с личностью Сталина. И, как убедится читатель, этот «прием» архивник использует часто и с удовольствием.

А вот другое «научное открытие» Радзинского, мимо которого прошли все историки, изучавшие жизнь и деятельность Сталина.

Радзинский:

«И еще одно жестокое чувство было заложено в нем (Сталине. — Л. Ж.) с детства…

Евреи в Грузии были мелкими торговцами, портными, ростовщиками и сапожниками. Евреи-сапожники прекрасно тачали грузинские сапоги на любой вкус. И за то, что они были состоятельными, за то, что в совершенстве знали свое ремесло, их ненавидел пьяный неудачник Бесо. С раннего детства отец преподает Сосо начатки злобы к этому народу».

Признаюсь, читатель, что, прочитав эти строки Радзинского, я просто растерялся. Это не клевета, не ложь, а нечто, вообще не имеющее определения.

Ну хорошо, Радзинский, как истинный еврей, везде ищет антисемитизм. Не имеют, мол, права народы мира не любить и не восхищаться евреями. Даже равнодушное отношение к евреям, безусловно, является антисемитизмом. Евреи, как сообщает нам архивник, прекрасные торговцы, отличные портные, милосердные ростовщики, а уж в сапожном деле им просто равных нет.

Но с чего Радзинский взял, что мастер высочайшей квалификации Бесо Джугашвили испытывал ненависть к собратьям по цеху еврейской национальности? И «преподал Сосо начатки злобы» к этому народу?

Кто Радзинскому об этом рассказал? Какая тетя Клепа?

И почему в исторических архивах городка Гори не сохранилось ни одного имени из «состоятельных» сапожников-евреев?

Если Бесо, по уверению Радзинского, воспылал ненавистью к евреям, то вряд ли это чувство осталось незамеченным для соседей, друзей, знакомых. Тем более если речь идет о небольшом городке, в котором все знают друг про друга все!

Ведь нет ни одного свидетельства о страшном пороке Бесо — антисемитизме! Ни одного! Но Радзинскому очень надо.

И буквально в следующем предложении, Радзинский пытается «развить» пришедшую в его еврейскую голову мысль о зарождении у мальчугана Сосо «антисемитизма», который якобы будет проявляться в течение всей жизни Сталина.

Но получается у Радзинского плохо. Можно даже сказать, что совсем не получается. Если уж быть абсолютно точным — то Радзинский сам же и опровергает собственные бредовые фантазии.

«С отъездом Бесо Кэкэ продолжает исполнять обет: маленький Сосо должен стать священником. Нужны деньги на учение, и она берется за любой труд: помогает убираться, шьет, стирает. Кэкэ знает у мальчика необыкновенная память, он способен к наукам и музыкален, как мать, а это так важно для церковной службы. Кэкэ часто работает в домах богатых торговцев-евреев — туда рекомендовала ее подруга Хана. С нею приходит худенький мальчик».

С какой это стати жене злобного антисемита Бесо и матери начинающего антисемита Сосо торговцы-евреи благосклонно предоставляют работу?

Радзинский:

«Пока она убирает, смышленый малыш забавляет хозяев. Он им нравится, этот умный ребенок.

Одним из таких хозяев был Давид Писмамедов, еврей из Гори. „Я часто давал ему деньги, покупал учебники. Я любил его, как родного ребенка, он отвечал взаимностью“, — вспоминал он».

Еврей, любящий мальчика-антисемита, «как родного»! Это же практически шекспировский сюжет! Ну, в крайнем случае, сюжет для Шиллера.

Но Радзинского это противоречие не смущает, и он, исходя из своих собственных нравственных качеств, «объясняет» читателям:

«Если бы он (Давид Писмамедов. — Л. Ж.) знал, как горд и самолюбив этот мальчик! Как ненавидел каждую копейку, которую брал!»

Нет, пожалуй, Шиллер бы здесь не справился. Только — Шекспир!

Ну, естественно, по замыслу архивариуса, ненависть Сосо распространялась не только на «копейки», но и на владельца тех «копеек»!

До чего ж доверчив и простодушен этот Давид.

Знает ведь, что Сосо уже «преподали начатки ненависти» к евреям, и делает вид, что это личная проблема еврея Радзинского, а горийским евреям на проблемы Радзинского наплевать.

Архивник понимает, что «гордость и самолюбие мальчика» надо хоть как-то проиллюстрировать, и он рассказывает:

«Через много лет, в 1924 году, старый Давид поехал в Москву и решил навестить мальчика Сосо, ставшего тогда Генеральным секретарем правящей партии.

„Меня не пустили к нему сначала, но когда ему сообщили, кто хочет его видеть, он вышел сам, обнял меня и сказал: „Дедушка приехал, отец мой““».

Да-а, звериную ненависть к евреям продемонстрировал Сталин!!! Можно сказать — патологическую!

Назвал старого еврея своим «дедушкой», своим «отцом»! И даже обнял! Какое мерзкое лицемерие, какой изощренный цинизм! Да, ничего святого не существовало для усатого тирана! И, главное, как талантливо сумел скрыть свои «истинные» чувства этот антисемит!!

Потому что, объясняет нам Радзинский, «хотелось Сталину, чтобы Давид, когда-то большой богач, увидел, кем стал он, жалкий попрошайка!»

Такое «объяснение» более понятно Радзинскому, который уверен, что каждое проявление добрых чувств обязательно должно сопровождаться материальными или, в крайнем случае, моральными выгодами! А в бескорыстное проявление доброты и благодарности верят только идиоты.

Дальше он пишет:

«До конца своих дней он (Сталин. — Л. Ж.) наивно продолжал сводить счеты со своим нищим детством»…