О Рогова - Богдан Хмельницкий

Брыкалок поскакал к мурзе, а Богдан вернулся к пирующим и снова стал угощать Чарнецкого. До поздней ночи продолжался пир. Чарнецкий не решился заговорить о деле и оставил эти переговоры до утра.

На другой день он вошел к Хмельницкому. На столе снова стояли горилка и закуска.

- Не угодно ли пану опохмелиться? - предложил Богдан.

- Нет, уж благодарю, пан Богдан, в другой раз, а теперь поговорим о деле, - настойчиво возразил Чарнецкий.

- Поговорим, поговорим, пане, отчего же не поговорить, - небрежно отвечал Хмельницкий. - Чего же собственно пан желает?

- Пан Богдан знает, что я прислан для переговоров. Какие условия ему угодно поставить нашему войску?

- Какая же мне необходимость ставить условия? Да и как я могу с паном Чарнецким толковать о делах казацких, когда в польском лагере нет ни сенатора, ни уполномоченного от сейма? Кому я заявлю наши претензии и объясню причины, побудившие казаков взяться за оружие?

- Но тогда зачем же пан требовал кого-нибудь для переговоров? - с досадой возразил Чарнецкий.

- Мне жаль вас, панове! - с лукавой улыбкой сказал Хмельницкий, потрепав Чарнецкого по плечу. - Что будет, если придет Туга-бей? Мне татар не сдержать, они ляхов разгромят...

- Чего же пан хочет от нас? - спросил Чарнецкий.

- Немногого! - отвечал Хмельницкий. - Отдайте нам пушки и тогда идите с Богом домой.

Чарнецкий задумался.

- Не знаю, - отвечал он нерешительно, - я передам это требование панам...

- О, пану Чарнецкому нечего беспокоится, я могу отправить в польский лагерь казаков.

- Но почему же? - с удивлением спросил Чарнецкий. - Я не пленник.

- Пан посол понимает, что в польском лагере есть казацкие заложники. Кто мне поручится, что они невредимо возвратятся в табор?

Чарнецкий закусил губу и нетерпеливо схватился за эфес шпаги.

- Пан Хмельницкий имеет дело с благородным шляхетством!

- Не горячись, пан посол! - со смехом отвечал Хмельницкий. - Ничего нет мудреного, что казаки не доверяют панам: благородное шляхетство достаточно их обманывало.

Чарнецкий сдержался и замолчал, а Хмельницкий позвал нескольких казаков и послал их с предложением в польский лагерь.

Панам некогда было раздумывать, они то и дело ждали, что нагрянут татары, и готовы были выполнить всякое условие, лишь бы выиграть время и отступить.

- Дайте клятву, что вы не обманете нас! - сказал Потоцкий казацким послам.

Казаки поклялись. Тогда Потоцкий отдал приказ отвезти пушки в казацкий табор и возвратить заложников. Казаки с триумфом встретили военную добычу и устроили по этому поводу пир.

- Вот так славно! - говорили они. - Из наших пяти одна лопнула, а тут вдруг нежданно, негаданно взамен целых двенадцать приехало; пригодятся нам ляхов же бить.

Увидав возвратившихся заложников, Чарнецкий стал Хмельницкого отпустить его.

- Разве худо пану послу живется у меня? - с улыбкой возразил Хмельницкий, - прошу его еще у нас погостить: он слишком опасный для меня соперник: в польском лагере обойдутся и без него.

Чарнецкому ничего не оставалось делать, как покориться своей участи, но о смутно надеялся, что паны потребуют его возвращения у Богдана. Надежда эта оказалась тщетной. Паны рады были поскорей убраться: живо снялись с лагеря и собрались в обратный путь.

Брыкалок вернулся от Тугай-бея.

- Ну, что, с какими вестями? - спросил его Хмельницкий.

- Тугай-бей стоит наготове и в ночь двинется по пятам.

- Хорошо! - проговорил Хмельницкий. - Теперь ты мне исполни другое поручение. Знаешь ты яр, что лежит за двадцать верст отсюда.

- Это "Княжьи бараки"? Как не знать!

- Ну так выбери ловких казаков человек двадцать, скачите туда в объезд, наройте рвов на дороге, набросайте деревьев и каменьев и ждите в засаде.

Отпустив Брыкалка, Хмельницкий распорядился сняться с табора и двинуться следом за поляками.

На другой день поляки подошли к лесистому яру "Княжьи Байраки". Не успели они войти в лес, как сзади послышались крики: "Алла", и появились целые тучи татар. Среди поляков произошло смятение.

- Измена, предательство! - кричали все.

Лошади под тучами стрел метались, падали; тяжелые возы вязли в болотистом грунте, и их невозможно было перетащить через лесистые буерки, тем более, что всюду по дороге лежали деревья, каменья, нагроможденные искусными руками казаков. Польские пушки не остались при этом без дела. Татары взяли их у казаков и направили против поляков. Полнейший беспорядок царствовал в польском отряде. Одни кричали:

- Сдавайтесь, панове!

Другие бежали вперед, вязли в грязи, спотыкались, падали, третьи теряли всякое присутствие духа, стояли в бездействии, опустив руки. Потоцкий был ранен в грудь, но он не терял мужества.

- Панове, - кричал он, стараясь ободрить растерявшихся воинов, - не посрамим себя, не сдадимся врагу, лучше честная смерть в бою, будем защищаться до последней капли крови!

Около него собралась кучка храбрецов; они поспешно стали копать укрепление, набросали деревьев, каменьев, насыпали вал в виде четырехугольника и стали отбиваться саблями.

Несколько времени продолжалась эта упорная защита; но, наконец, сильный натиск татар сломил сопротивление осажденных; со всех сторон ворвавшись в укрепление, они сошлись в середине четырехугольника. Потоцкий истекал кровью, в пылу битвы он не замечал нанесенных ему ран и теперь, умирающий, был взят в плен. Вслед за тем все оставшиеся в живых положили оружие. Между ними были Шемберк и Сапега.

- Добро пожаловать, панове! - встретил их Хмельницкий. - Пан комисар, верно, не рассчитывал быть моим пленником?

- Что делать, пан Богдан, - отвечал Шемберк, - счастье на войне изменчиво.

- Счастье потому оставило ляхов, что паны не хотели жить в мире с казаками-молодцами, им лучше было ладить с жидами-разбойниками, а вот теперь придется ладить с татарами, - сказал Богдан и отошел от пленников.

Умирающий Потоцкий всю ночь метался в бреду; под утро, когда войско двинулось дальше в степь, он пришел в себя, но чувствовал себя очень плохо.

- Бедный, бедный пане Степане, - говорили вокруг него казаки, - не попал ты на Запорожье, не нашел, видно, шляху (дороги).

Но сквозь насмешки чувствовалось искренне сочувствие к молодому герою, так рано прощавшемуся с жизнью. Его бледное страдальческое лицо уже носило на себе печать смерти.

- Мне худо, - прошептал он, наконец, - остановите повозку... Снимите меня на землю...

Казаки исполнили его желание.

- Чарнецкого... - проговорил он.

Привели пана Чарнецкого. Со слезами на глазах стоял над ним старый воин и, опустив голову, прислушивался к последним словам умирающего.

- Скажите... отцу... - шептал тот, - скажите... что я... как рыцарь...

Голос его прервался, смерть сделала свое дело.