Анатолий Гуревич - Разведка - это не игра. Мемуары советского резидента Кента.

Мадам де Toe и ее муж посещали меня, а я бывал у них. Хочу попутно подтвердить, что хозяйка принесла мне известную пользу и в моей разведывательной деятельности. Она относилась к Советскому Союзу далеко не дружелюбно, и, когда началась советско-финская война 1939– 1940 гг., у нес появилось желание принять в ней участие на стороне Финляндии. Много интересного мадам де Toe рассказывала не только о событиях в Финляндии, но и о том, что происходило в то время в Европе. Я мог понять, что она или ее «муж» бывают в весьма компетентных в этих вопросах обществах.

Эту главу воспоминаний хочется закончить не совсем приятными для меня фактами. Обо всем: о людях, с которыми у меня установились дружеские отношения (правда, их имена я не называл), о той пользе, которую все эти отношения приносили мне, с точки зрения не только моей легализации, но и в начальной разведывательной работе, – подробно докладывал непосредственно Отто или делал это через Анну. Вскоре мне показалось, что Отто меняет свое отношение ко мне. Возможно, ему было непонятно, как мне все, о чем я докладывал, удавалось.

Я еще не знал, к сожалению, Леопольда Треппера – Отто в достаточной степени, с точки зрения различных черточек его сложного и подчас необъяснимого для меня характера. Ведь я ничего не знал о нем, впрочем, так же, как он ничего не знал обо мне.

У меня вызвало удивление многое. Почему, например, совершенно необоснованно был озабочен моим широким внедрением в различные слои бельгийского общества, умением поддерживать разговоры с различными, отдельно взятыми людьми, иногда представляющими интерес для сбора разведывательных данных? Быть может, Отто завидовал? Быть может, возникла тревога, порожденная тем, что я шагаю слишком быстро вперед, и не может ли это привести к моему провалу?

Возможно, у Отто появилось еще одно сомнение: не слишком ли я интересуюсь, став, по существу, его заместителем, чем занимаются отдельные принадлежащие резидентуре лица? Не вызывало ли у него протест то, что я критически отношусь к поведению и работе Аламо, Макарова, Боба и других?

Я смог ответить на эти вопросы. Коснусь этого дальше.

Сейчас же хочу подчеркнуть, что меня удивляла и другая сторона отношения Отто ко мне. Я постепенно убеждался в том, что он в силу каких-то соображений все больше и больше привлекает меня к работе в Бельгии. Он даже вскоре поручил мне поддерживать связь с «Центром» через представителей «Метро», в том числе через Большакова и Лебедева. Почти все направляемые нами, по поручению Отто, в «Центр» материалы обрабатывал я, в большинстве случаев даже пользовался для этого имевшимся у нас шифровальным кодом.

Может быть, Отто убедился, что с моим вступлением в работу появилась польза и для оценки «Центром» работы резидентуры?

Подобрав себе новое место жительства – частную квартиру, я переехал. Правда, мне пришлось нанять домработницу, которая должна была не только убирать в квартире, но и готовить мне пищу. Я мог бы сам, но не положено.

Проживал я недалеко от пансионата. Это заставляло постоянно быть начеку. Я, советский разведчик, избежавший встречи со «своим земляком уругвайцем», был вынужден временно избегать встреч с моими «друзьями» по пансионату, стремясь поддерживать контакт только с Ивонн, Эллен и ван дер Стегеном. Не следовало забывать, что администратору пансионата Жермен я сказал, что временно уезжаю. Правда, не исключал возможности скорого возвращения в Брюссель. В то же время я еще продолжал учебу в университете, в Институте подготовки коммерсантов и в «Селект скул».

Не прерывались мои встречи с де Буа и нашими общими знакомыми, то есть со всеми, кто не был связан с владельцами и работниками пансионата.

Квартира была небольшой, довольно уютной, хорошо меблированной. Меня, Кента, она вполне устраивала, а вот Венсенте Сьерра, претендующего на право пребывать в обществе в качестве коммерсанта, стремящегося к успехам в деле увеличения имеющегося у него капитала, эта квартира не могла полностью устроить. Должен признаться, в то время у меня капитала не было. Почему же снятая квартира меня не устраивала? За рубежом, как правило, принято проживать в квартире соответственно занимаемому в обществе положению и материальным возможностям. На оплату снимаемой квартиры с соответствующими коммунальными услугами обычно затрачивается даже не очень обеспеченными съемщиками 30–40% дохода.

Учитывая, что в то время я еще не был бизнесменом, а только делал вид, мог еще потерпеть, в том числе и в подборе соответствующей квартиры, так как не было необходимости принимать у себя деловых людей. Достаточно было иногда, и то довольно редко, устраивать приемы для нескольких самых близких мне «друзей».

Снимаемая у мадам де Toe квартира состояла из спальни и столовой, ванной комнаты, кухни, туалета и довольно большой передней. Она размещалась в бельэтаже пятиэтажного дома. Конечно, в квартире был телефон, которым в то время я еще пользовался довольно мало.

Официально в моей легализации значилось только то, что я являюсь студентом Брюссельского свободного университета. Даже после того, как «Центр» принял решение, согласно которому, учитывая сложившуюся в Европе обстановку, я должен был остаться в Бельгии, вопрос о моей легализации с использованием имеющейся «надежной», по словам Отто, «крыши» в полной мере не мог быть сразу решен. Надо было иметь в виду, что с «крышей» уже связан «уругваец» Аламо. Отто попросил меня показать мой паспорт. Просмотрев, он сообщил, что номера уругвайских паспортов, выданных мне и Аламо, последовательны. Это делало невозможным, по его словам, оформить нашу легализацию под одной «крышей». Было решено, что я остаюсь пока только студентом.

Несмотря на то, что я не скрывал от мадам де Toe, что поселился у нее ненадолго, у нас сложились теплые отношения. Учитывая, что хозяйка и ее «муж» принадлежали к хорошему обществу, они мне помогли узнать правила поведения в нем.

Обычно у нее почти каждую неделю собирались друзья к пятичасовому чаю. Именно на этих приемах я и бывал. И тут случайно для меня был неожиданный сюрприз. Чаепитие отличалось тем, что использовался английский ритуал. Это значит, что около хозяйки, а вернее, на столе перед ней, на подносе или без него стояли чашки по числу находившихся за столом гостей. Размер стоящего на подносе чайника тоже зависел от количества гостей, а вернее, чашек. В чайнике был крепко заваренный чай.

Когда гости рассаживались за столом, хозяйка начинала разливать постепенно и понемногу крепко заваренный чай. Процедура заключалась в следующем: разливая чай, хозяйка начинала с первой чашки и, наполнив все равным количеством чая, возвращалась к первой, и это продолжалось до тех пор, пока во всех чашках не было налито примерно две трети крепкого чая. После этого она ставила чайник на стол и обращалась поочередно ко всем сидящим, прежде чем подать чашку с чаем, с вопросом: «Кипяток?» Если гость, отвечая на этот трафаретный вопрос, говорил: «Пожалуйста» – хозяйка доливала немного кипятка. Если же гость в вежливой форме отказывался от кипятка, хозяйка подливала в чашку еще крепко заваренного чая.