Анатолий Гуревич - Разведка - это не игра. Мемуары советского резидента Кента.

Это меня в определенном смысле успокаивало, но и в то же время настораживало. Конечно, я не мог предположить, что это уже известно гестапо, так как в этой части никто из арестованных не мог дать показаний. Иногда у меня возникало сомнение, не мог ли назвать мою фамилию Макаров? Ведь только он встречал меня в ГРУ и мы одновременно присягали. Успокаивало то, что я сам не помнил, назывались ли наши фамилии при принесении присяги.

Вспоминая о Макарове, я задумывался и над тем, откуда гестапо знало о моем участии в национально-революционной войне в Испании. Нет, Макаров этого не знал. Кто же тогда, кто мог выдать меня в этом отношении немцам?

В конце концов, я безошибочно определил: этим доносчиком мог быть только Леопольд Треппер. Коротко изложу основание для этого убеждения. В архивах может быть найдено подтверждение моему заявлению. Итак, в 1940 г. вскоре после оккупации Бельгии фашистскими войсками, точно сейчас не помню, но все же почти убежден, что именно на бульваре Анспах в Брюсселе, вместе с немцами прогуливался русский эмигрант, участвовавший в войне в Испании, являясь переводчиком при штабе старшего военно-морского советника, советского военного моряка, в Картахене. Он знал меня как лейтенанта республиканского флота, адъютант переводчика при командире подводной лодки. Невольно испугавшись этой встречи, я счел необходимым доложить об этом резиденту в Бельгии Отто. Я не уточнял, однако, кем был во время национально-революционной войны. Следовательно, только Отто мог сообщить гестапо и об этой детали моей биографии.

Возможно, только этим объясняется, что в вышедшей после войны 1941–1945 гг. в западных странах литературе встречаются утверждения, что в 1937 г. я был уже разведчиком, советским разведчиком во Франции и в Испании, что, естественно, не отвечает действительности.

Я решил воспользоваться этим «добрым» отношением ко мне Карла Гиринга и предложил ему для «укрепления моего положения в «Центре» направить туда через Болгарию, то есть через наше посольство в Болгарии, мой доклад. Гиринг, видимо согласовав этот вопрос с Берлином, дал согласие. Мы с помощью Вальдемара Ленца составили шифрованную радиограмму в «Центр» с указанием предполагаемого порядка передачи этого доклада, заснятого на пленку. Получив согласие «Центра», мы направили выполненный в гестапо доклад. Доклад не извещал «Центр» о том, что я нахожусь в гестапо. В этом докладе, направленном в 1943 г., я умышленно изменил свой обычный способ трактовки всех пунктов и полагал, что «Центр» может задуматься над тем, я ли являюсь автором этого доклада.

Должен особо подчеркнуть, что при Гиринге и даже в самом начале деятельности вновь назначенного начальником зондеркоманды X. Паннвица все мои радиограммы шифровались только Ленцем. Это, конечно, объяснялось тем, что полностью доверить мне содержание передаваемых сведений в «Центр» гестапо не могло.

При шифровке моих радиограмм Гиринг неоднократно интересовался, не обладаю ли я обусловленным в ГРУ каким-либо условным знаком, способным уведомить «Центр» о моем провале. Гиринг и Ленц часто утверждали, что для различных разведчиков многих стран подобный сигнал для направляемых радиограмм предусматривался. В то время я не знал, что эти заявления соответствовали действительности, ибо нам в ГРУ подобный сигнал не давали.

В связи с усилившейся работой по шифровке и дешифровке направляемых Отто и мной радиограмм в «Центр» и получаемых от него в наш адрес указаний Гиринг принял решение запросить еще одного шифровальщика в свое распоряжение. Я уже не помню точно его фамилию, по-моему, Курфесс. Не знаю, по чьей инициативе он был введен в работу по радиолинии Отто, в то время как Ленц продолжал вести свою основную работу только со мной, сохраняя за собой право руководить Курфессом, то есть проникать в деятельность Леопольда Треппера, в его «Большую игру».

Именно от Вальдемара Ленца я начал узнавать некоторые детали «дружеского сотрудничества» Леопольда Треппера с гестапо. Мне показалось тогда, что Ленц начал со мной еще в большей степени откровенничать. Так, например, он мне поведал, что ценный разведчик Гарри (Робинсон) был выдан гестапо именно Отто. Сообщение Ленца опровергает то, что я потом слышал и читал. Правда, Паннвиц мне подтвердил высказывание Вальдемара Ленца. Отношение Отто к аресту Гарри, произведенному в конце декабря 1942 г. (в литературе указывается, что это произошло 21 декабря), сводилось к тому, что он якобы назвал адрес конспиративной квартиры Гарри, по которому от его имени был направлен «связной», назначивший встречу этих двух резидентов. Версия о том, что сотрудник зондеркоманды по непонятным причинам хотел, чтобы Отто издали, сидя вместе с ним в автомашине, мог проследить за арестом Гарри, с тем, чтобы установить его отношение к случившемуся в сопоставлении с услышанным от Ленца и подтвержденным материалами следственного дела на Леопольда Треппера, заведенным гестапо, не отвечает действительности. Сам Отто пытается в своей книге «Большая игра» именно так представить его участие в аресте Гарри.

Тогда мне стало известно, что именно Отто сумел с Робинсоном на обусловленном месте встретиться, и в этот момент Гарри был арестован. Возможно, сейчас уже более точно установлено, кто выдал важного советского разведчика и кто принимал непосредственное участие в его аресте. Однако я могу указать на то, что во время нашей встречи с Леопольдом Треппером в 1956 г. в Москве, о которой я уже говорил, я решил проверить полученные от Ленца и Паннвица сведения по этому вопросу. Отто в некотором замешательстве, не дав прямого ответа, указал на то, что он относился к аресту Гарри спокойно, так как знал, что он «двойник» и работал на второе бюро Франции. Меня этот ответ не успокоил, но я не считал нужным вступать в полемику с Большим шефом.

Кстати, во время всего моего пребывания в руках гестапо ни от Гиринга, ни от Паннвица, ни от кого-либо другого из сотрудников зондеркоманды я никогда не слышал применительно к Леопольду Трепперу присвоенного ему, по мнению Жиля Перро, из «большого уважения со стороны гестапо» столь почетного имени Большой шеф. Это имя я слышал только один раз, как я уже указывал, на моей очной ставке с Избутским именно от него, назвавшего меня Маленьким шефом.

Французский писатель Жиль Перро не останавливается только на этом ложном утверждении. В своем интервью политическому обозревателю АПН Александру Игнатову, тоже допускающему ряд искажений исторической правды, Жиль Перро утверждал, что оценка деятельности «Красной капеллы», выразившаяся в том, что она обошлась Германии в 200 000 солдатских жизней, относится исключительно к оценке деятельности Леопольда Треппера. В действительности эта оценка может относиться исключительно к деятельности группы немецкого Сопротивления, патриотов Шульце Бойзена – Харнака.