Франсуа Фонтен - Марк Аврелий

Впрочем, видимость в этом отношении могла вводить в заблуждение: ведь самый выдающийся император династии Траян был великим завоевателем и всю жизнь провел во главе своих легионов. Правда же состоит в том, что даже в глазах современников Траян был блестящим исключением. Его наследнику и воспитаннику Адриану хватило хитроумия поддерживать видимость сохранения политики престижа; он продолжал держать армию в боевой готовности, но эта армия служила чисто оборонительной стратегии. Он нанес удар касте военных, сложившейся вокруг Траяна, а инспекцию вооруженных сил Империи лишил властных полномочий.

В связи с проблемой наследования мы убедились, что римское общество по сути своей было штатским и обладало талантом к выполнению административных функций и поиску наиболее миролюбивых путей создания Империи. Наследники, на которых обратил свое внимание Адриан, не имели никакого военного опыта. Не будем раньше времени смотреть на долгосрочные последствия такого выбора — мы должны понять его логику: для Империи, которая, по мнению своих руководителей и признанию всех здравомыслящих людей, достигла оптимальных размеров в разумных естественных и исторических границах, абсолютными приоритетами должны были стать организация и поддержание порядка. Для этих целей армия и администрация были неразрывно связаны и одинаково нужны. Но в правильно понимаемом правовом государстве и то, и другое опиралось не только на одну и ту же власть, но и требовало одинаковых технических умений.

И действительно: мирные провинции подчинялись сенату, неспокойные провинции и Египет — императору. С общего молчаливого согласия обе эти власти со времен Траяна полностью объединились. По общему правилу, наместники, назначенные как императором, так и сенатом, были бывшими консулами, их легионами командовали более молодые сенаторы, а при них состояли трибуны из латиклавиев. Стратегия разрабатывалась в Риме опытными офицерами генерального штаба, тактика была делом профессиональных обер- и унтер-офицеров — примипилариев и центурионов. Все было превосходно устроено, чтобы в любом случае поддерживать порядок. Администрацией ведали всадники, подчиненные наместникам, которые лично надзирали за надлежащим отправлением правосудия. Как еще можно сделать лучше? Гражданское управление и военное командование осуществляли одни и те же люди, занимая эти должности в порядке, соответствовавшем строго соблюдавшемуся принципу: cedant arma togae [15] Пусть меч уступит тоге — слова Цицерона. Тога — одежда мирного гражданина. — Прим. науч. ред. .

Никогда не надоест восхищаться этой картиной, которую на самом деле видел перед собой молодой цезарь Марк Аврелий: самые достойные его современники подтверждают, что она точна. Что же удивительного, что столь гармоничное политическое устройство сопровождалось и экономическим процветанием? Конечно, лишь с расстояния в восемнадцать веков, зная последующие события, будучи во всеоружии современного обществоведения, мы можем различить первые трещинки на фреске, которая безвозвратно облупится меньше чем через полвека. Гуманизм, умеренность, добросовестность и хорошее управление окажутся недостаточны, чтобы удержать под контролем брожение в обществе, развивавшееся в слишком плохо приспособленных к переменам юридических и социальных рамках. Марк обнаружит в своем багаже непрочные победы Траяна, поверхностный культурный лоск Адриана, рыхлый консерватизм Антонина. Понимал ли он, что обездоленные слои общества, мощные мистические течения, проникающие извне, неудовлетворенное личное честолюбие воспользуются терпимостью системы, чтобы разложить ее изнутри? Видел ли он, что варварские народы, со всех сторон обложившие Империю, уже готовятся воспользоваться ее хрупкостью? Это значило бы предполагать слишком большую проницательность обеих сторон — мы сейчас в самом лучшем случае можем строить лишь гипотезы о том, что происходило на самом деле.

Чтобы объяснить мирный приход к власти в Риме вопреки всякой династической легитимности одного галло-испанского клана, уже больше двух поколений назад вернувшегося на прародину, недостаточно указать на его прочное общественное положение. Этот случай беспрецедентен, он останется недосягаемой мечтой на много столетий. Здесь слишком большую роль сыграл случай, чтобы можно было надеяться на его повторение. Между тем никогда более удача престолонаследия не была менее сверхъестественной по природе. Просто один раз в истории институциональный разум заполнили логика и благоразумие.

Юный наследник рода Анниев действительно — что правда, то правда — уже давно слыл общеизвестным любимцем Адриана, но сделать своим наследником он сначала хотел не его. Его планы относительно престолонаследия прошли несколько непоследовательных фаз, смысл которых до сих пор непонятен. Супруга императора Сабина, двоюродная бабка Марка, не принесла ему детей. Он ее терпеть не мог, ничем не был ей обязан и в своем выборе руководствовался не семейными чувствами и не клановым духом. Если бы это было так, у него под рукой находился довольно близкий наследник из испанской ветви рода — муж его сестры проконсул Юлий Сервиан, который уже состарился, но мог служить регентом при своем внуке (сына уже не было в живых) Педании Фуске.

И действительно, когда в 134 году император вернулся на свою великолепную виллу-музей в Тиволи, утомленный двумя десятилетиями туристических и инспекторских вояжей, он на какой-то миг подумал и о своем зяте, и о маленьком внучатом племяннике и, кажется, оставил им кое-какую надежду. Но вдруг в декабре 136 года стало известно, что он усыновил молодого, тридцатипятилетнего аристократа Цейония Коммода, который, казалось, был ему никем. Думали — впрочем, без всяких оснований, — что он находился с императором в гомосексуальной связи. Этот каприз верховного дилетанта можно объяснять элитарным сознанием, удовольствием от провокации или циничным политическим расчетом, согласно же одной остроумной современной работе усыновление было прикрытием незаконного отцовства. Но, что бы там ни думали и ни предполагали, из этого нелепого выбора ничего не вышло. Цезарь Цейоний умер в январе 138 года. Адриан потратил в его память много денег и принес в жертву Сервиана и Фуска, заплативших жизнью за неуместную нетерпеливость.

Адриана настигло проклятие. Его здоровье становилось все хуже; мучительные припадки, сопровождавшиеся кровотечениями из носа, разрушали его физически и нравственно. Потеряв контроль над своим подозрительным и жестоким от природы характером, он дошел до крайности. Император тщетно просил убить себя — и убивал сам. Сенат перепугался. Тут-то и явилась фигура важного сановника, сенатора Антонина. Он был членом Императорского совета, уважаемым императором и своими коллегами. В момент последнего просветления Адриан вызвал к себе этого мудреца и при свидетелях усыновил его. Пятидесятидвухлетний человек стал сыном шестидесятидвухлетнего. Он процарствовал двадцать три года — на два больше, чем его приемный отец.