Франсуа Фонтен - Марк Аврелий

«Марк Аврелий у египтян в их собраниях, храмах и повсюду вел себя как гражданин и философ», — сообщает Капитолин. Мы не знаем, путешествовал ли он по стране (некоторые полагают, будто следы его пребывания сохранились в Долине Царей). Если несколько месяцев назад его действительно считали при смерти, то туристическая поездка, безусловно, вернула императора к жизни. Он уехал из Александрии в апреле 176 года, оставив там свою четвертую дочь Корнифицию, выданную замуж за Петрония Суру Мамертина, сына бывшего префекта претория и префекта Египта, вернувшегося в свою бывшую провинцию. Корнифиции было шестнадцать лет, она шла в семью всаднического сословия. На этом неравном браке лежит отпечаток уже составленного плана передачи наследства. Хотя Мамертину предстояла блестящая сенаторская карьера (шесть лет спустя он стал консулом), положение его семьи не позволяло ему выдвинуться в первые ряды в борьбе за империю. Даже Помпеян, начавший с еще более низких ступеней, но зато достигший высшей степени влияния, женатый на Августе, в этом соревновании уже не участвовал. В сознании Марка Аврелия он в крайнем случае мог стать разве что регентом при первых шагах Коммода. Но никаких соперников у наследника внутри династии отныне не должно было быть.

Явление Коммода в истории можно назвать катастрофическим. Заговор на Востоке подтолкнул его к власти гораздо раньше, чем предполагалось, причем Фаустина, участвовала она или нет в предприятии Кассия, на этом выиграла: законная власть отныне становилась неотъемлемым достоянием фамилии Антонинов. Правда, наследник должен был быть презентабелен, но Коммод именно таким, бесспорно, и был — оставалось лишь подождать несколько месяцев. В пятнадцать лет мальчик был хорош собой и физически развит. Лицо его уже вполне определилось: глаза немного навыкате, светлые кудри; все предвещало, что он будет сильным и очень контактным — полная противоположность отцу, хотя некоторые черты его внешности (особенно глаза) он унаследовал. Было известно, что он отличается в физических упражнениях и без ума от цирковых зрелищ. Его биограф в «Жизнеописаниях Августов» сообщает, что он любил петь, плясать, свистать и лепить горшки — все это считалось неблагородным занятием. А вот уроки лучших преподавателей прошли для него даром. Известны имена двух его школьных учителей и профессора риторики — весьма уважаемого Тита Аия Санкта.

Об умственных способностях и характере Коммода нельзя судить по историкам того времени: все они были еще под впечатлением ужаса и отвращения. Но и пренебрегать этими субъективными оценками не следует. Катастрофический итог его правления очевиден — немногие в наши дни пытаются его оправдать (да и Нерона кое-кому приходит в голову оправдывать). Нельзя ли и у Коммода, как и у Нерона, предположить некое извращение или недоразвитость с детства? Это небезразлично, чтобы исследовать степень его ответственности. Дальше мы увидим, была она связана с ответственностью отца и матери или независима от нее. Предание как раз утверждает, что Цезарь с малых лет был порочен и туп. Рассказывают, будто одиннадцати лет он потребовал бросить истопника в печку за то, что баня была недостаточно жарко натоплена. В этом капризе можно видеть нечто пророческое лишь потому, что мы знаем о безумствах взрослого Коммода. Гораздо важнее, что сделал его наставник: велел спалить баранью шкуру, чтобы мальчик подумал, что его приказание выполнено. Если это правда, тут-то и видно, откуда пошла порча.

Родители — тому множество свидетельств — всегда опекали Коммода. Любовь Марка Аврелия к своим «цыпляткам» не была напускной. Он предпочел сам лишиться помощи Галена, но оставить его при Коммоде. Репутация Фаустины как нежной, страстной, честолюбивой матери тоже отнюдь не выдумана. Она ничего не сделала, чтобы избежать как минимум дюжины беременностей; ей удалось сохранить жизнь пяти детям — это доказательство сильного материнского инстинкта. О ее тревогах сохранили память трогательные храмовые таблички: «Когда Коммод здоров, Фаустина счастлива». Дело в том, что сын унаследовал от отца слабое горло (очевидно, хронический тонзилит). Шесть лет отрочества, с 169 по 175 год, Коммод прожил в разлуке с Марком Аврелием, под крылом матери, у которой еще не зажила рана от смерти маленького Вера, скончавшегося от нарыва во внутреннем ухе. Любовь родителей к первому от начала империи «порфирородному отроку» была несоразмерна его политическим достоинствам. Между прочим, в его окружении наряду с воспитателем Фитолеем появился Аврелий Клеандр, из слуг императорского дома. Было бы очень любопытно узнать, как и когда этот субъект тоже стал официальным воспитателем царевича: вскоре эта ошибка имела колоссальные следствия.

В 176 году Клеандр безотлучно находился при Коммоде; его должность именовалась «нутритор», то есть, буквально, «кормилец». На деле это был надзиратель и телохранитель, ответственный за безопасность и доброе здравие Цезаря. Его умственным и нравственным образованием до шестнадцати лет занимались «литераторы» и «грамматики», а позже «ритор». Частные дела повседневной жизни были в ведении специального камер-лакея, так называемого «комнатного слуги». Эта должность, которую занимал некий Саотер, считалась очень важной: ведь он днем и ночью имел доступ к наследнику. Но на такую же привилегию имел право и нутритор. Клеандр был фригиец родом, раб, купленный на торгах как носильщик, вероятно, служащими при Луции Вере. Потом он выполнял для них разные поручения на сирийских базарах. Попав на Палатин, он как-то проник в императорское окружение. Такая карьера примечательна: ведь в Риме фригийские рабы всегда считались людьми низшего сорта. Саотер был вифинец родом из Никомидии, палатинский отпущенник, возможно, воспитанник Педагогия — училища, где, не выходя из дворца, воспитывали детей прислуги императорского дома. По социальному положению и должности он стоял выше Клеандра, но никто не мог не считаться с особыми личными отношениями Клеандра и Коммода. «Жизнеописания Августов» повествуют, что когда от мальчика попытались удалить недостойных людей, он заболел. Отсюда понятно, что и его родители во многом виноваты.

Обратный путь начался в апреле 176 года. Из Александрии до Селевкии Антиохийской, возможно, плыли морем. На этот раз Марк Аврелий заехал в сирийскую столицу, объявил всеобщую амнистию и устроил игры. Дальше его маршрут пролегал по суше через Малую Азию. Императорский караван прошел через Киликийские ворота у подножия Тавра, а сотней километров севернее, в деревушке под названием Галала, умерла Фаустина. С первого взгляда, умерла совершенно неожиданно: ведь больную императрицу неразумно было бы везти в глухие места, когда в прибрежных городах было куда больше возможностей для медицинской помощи. Но если она, как передает Дион Кассий, страдала суставным ревматизмом, супруги, возможно, направлялись на горячие воды в горах или торопились поскорее в Пергам, наравне с Александрией прославленный своей медицинской школой. Впрочем, Дион прибавляет: «или иной болезнью», а затем еще намек, по поводу которого пролито очень много чернил: «и так со смертью избавилась от позора и скорби за то, что знала о заговоре Авидия Кассия». Неясный текст можно понять так, что она покончила с собой или велела убить себя.