Франсуа Фонтен - Марк Аврелий

Поскольку историки много веков строят догадки вокруг этой тайны и некоторые из них (например Ренан) прямо-таки грезили оклеветанной красавицей императрицей, а другие считали ее равной Мессалине, то и мы взглянем на нее поближе, прежде чем навсегда с ней расстаться. Нет ничего невероятного, что между безвременной смертью Фаустины (ей было всего сорок восемь — не забудем, однако, что мать ее и до этих лет не дожила) и делом Кассия, случившимся годом раньше, была какая-то связь. Если она по соображениям высокой политики действительно запятналась участием в этой истории, ее, несомненно, не оставляло мучительное раскаяние. При всех великодушных заявлениях Марка Аврелия, дело не было закрыто; к тому же где-то скитался Манилий со своей перепиской. Император не мог помешать своей тайной полиции идти по следу; Помпеян мог не дать делу ход, но кто же остановит молву? Вполне возможно, что эти страхи подорвали здоровье женщины, столь упивавшейся своим достоинством. А вот то, что такая властолюбивая мать добровольно лишила себя жизни в тот самый момент, когда ее единственный сын наконец поднялся на ступень, ведущую к трону, маловероятно. Конечно, каждый волен выбрать свое толкование этого эпизода.

«Марк Аврелий был очень огорчен смертью супруги», — пишет Дион Кассий. Его можно понять. Он мог жить вдали от нее, мог жаловаться на ее характер, но она была его женой и, без сомнения, его единственной женщиной в течение тридцати лет супружества. Ясно, что его жизнь дала трещину. Единство фамилии, управление императорским домом и двором лежало на ней, и он был не готов взять на себя эти заботы. Семейные происшествия, ссоры между детьми, растущая неприязнь между Луциллой и Коммодом наверняка угнетали его, и, чтобы их рассудить, он всегда полагался на Фаустину: она была главой августейшей семьи. Он не привык общаться с Коммодом, совершенно не знал окружавших его вольноотпущенников, составлявших настоящую клику. Эта клика соперничала с аристократическим двором молодой вдовы Луция Вера, которая по протоколу осталась единственной императрицей. Стоицизм не знал средства против таких ситуаций — разве что равнодушно удалиться. Но в тот момент, когда процесс передачи наследства вошел в решающую стадию, императорская фамилия должна была казаться как никогда сильной и внушающей доверие.

На месте деревушки Галала Марк Аврелий решил заложить новый город, поселить в нем ветеранов и римских колонистов, назвать его Фаустинополем. Теперь это опять деревушка под названием Башмакчи. К сенату император обратился с просьбой об апофеозе Фаустины: таким образом, мать Коммода становилась божественной. Сенат принял все решения, какие от него требовались, а вдобавок постановил воздвигнуть алтарь, на который молодожены должны были приносить жертву перед бракосочетанием, и основать девичью коллегию фаустинианок. Наконец, в театре, на том месте, где императрица восседала рядом с мужем, ей воздвигли золотую статую. Но слух о ее неверности уже осел в скандальной хронике.

Капитолин, который здесь, как предполагают, пересказывает Мария Максима, приводит подробности. «Марка Аврелия упрекали, что он давал разные высокие должности любовникам своей жены: Тертуллу, Утилию и некоторым другим. Тертулла он однажды застал с ней за завтраком, а в некоем миме про ее похождения говорилось вслух перед самим императором. Некий глупый муж будто бы спрашивал раба, как зовут любовника его жены, и никак не мог расслышать. Раб отвечал: „Тулл“, а когда муж переспросил в третий раз, в ответе звучало „Тертулл“». Действительно, на консульских должностях было несколько человек с таким именем, в том числе один консул. Семь лет спустя уже Коммода осудят за то, что он даст второе консульство Утилию. Капитолин продолжает: «В народе ходило много слухов на этот счет, и большинство порицало снисходительность Марка Аврелия».

Но когда Капитолин хочет доказать слишком много, верить ему едва ли стоит. В самом деле, дурное поведение Фаустины казалось современникам самым простым и убедительным объяснением безобразий Коммода. Сумасброд не мог быть сыном Марка Аврелия — и вот уже наготове версия о его незаконном рождении. В сплетнях приходилось заходить далеко. Капитолин не утруждает себя церемониями: «Некоторые писатели утверждают, и это достаточно вероятно, что Коммод родился не от Марка Аврелия, а от прелюбодеяния, и вот как об этом обычно рассказывают: однажды Фаустина после парада гладиаторов воспылала к одному из них самой жаркой страстью и, надолго заболев от этой страсти, призналась в ней супругу. Тот обратился к халдеям, которые посоветовали убить гладиатора, а Фаустине искупаться в его крови и затем возлечь с мужем. Сделали по их совету, и страсть императрицы действительно утихла, но зато она родила Коммода, больше похожего на гладиатора, чем на императора. Подтверждало этот слух то, что сын столь добродетельного отца соединил в себе столько пороков, сколько не сыщешь даже у паяца или у прислужника на арене». Здесь автор говорит не от себя, а только передает слух. Но следует новый выпад: «Как бы то ни было, общее мнение, что этот принцепс действительно родился от прелюбодеяния, и действительно известно, что Фаустина брала себе любовников в Гаэте среди гладиаторов и моряков». Аврелий Виктор в «Кратких жизнеописаниях Цезарей» злобно уточняет: «…моряков, которые обычно работают нагими».

Поскольку это все не серьезно, обычно не придают значения и такому выразительному анекдоту, переданному Капитолином: «Марк Аврелий, которому советовали развестись с женой, пока она не покусилась на его жизнь, ответил: „Если я отпущу жену, мне следует вернуть и приданое“. Он имел в виду Империю, которую получил от тестя». Было такое признание или нет, но оно приоткрывает тайну императорской власти с одной малоизвестной стороны. Редко замечали, что императоры, лучше всего распоряжавшиеся властью, хранили или хотя бы делали вид, что хранили, прочные брачные узы. Чего только не перенесли Август от властной Ливии, Траян от скупой Плотины, Адриан от занудной Сабины, Антонин и Марк Аврелий от высокомерных Фаустин? А чего не вытерпели эти женщины? Но все эти правители, которых называли «восстановителями», до конца оставались высочайшей четой, как позже сохранился и брак Септимия Севера с Юлией Домной, несмотря на ее распутство. Лишь сочинители придворных хроник знали о прегрешениях образцовых супругов и с чрезмерным, пожалуй, удовольствием сообщили нам о них. Народы видели только внушающие уверенность изображения божественных семейств, двуполые символы отеческой власти. Фаустина Младшая для истории царствования Марка Аврелия не была второстепенным, проходным персонажем. Ответственность супругов перед историей солидарна и нераздельна.